Оказывается, от долгой темноты тоже можно устать, правда?
— ... Здорово, когда люди так могут.
— Когда стараются?
— Когда могут заставить себя постараться.
Оказывается, от долгой темноты тоже можно устать, правда?
— ... Здорово, когда люди так могут.
— Когда стараются?
— Когда могут заставить себя постараться.
Но в нем была какая-то… искра волшебная, что ли. Он умел из всего извлекать удовольствие.
Какое-то время я боролась за себя, строила свой мирок. И теперь всегда могу спрятаться в том мирке и хоть немного расслабиться. Одна. Как улитка в панцире. Но ведь мне потому и пришлось сооружать этот панцирь, что сама я — беззащитный слизняк. Да и для внешнего мира мой мирок совсем крошечный и ничтожный. Как хижина из картонных ящиков. Ветер дунул посильнее — все тут же и развалилось...
... Эри прижала меня к себе. Но не так, как люди обычно обнимаются. А ОЧЕНЬ крепко. Так, чтобы мы с нею стали одним существом. И не отпускала меня ни на секунду. Как будто знала: стоит ей разжать руки — мы больше никогда на этом свете не встретимся. И тогда я почувствовала, что могу доверить ей свою жизнь. В этой кромешной мгле нас вдруг ничего не разделяло. Все стало единым. По-моему, даже сердца забились в унисон.
— Что же это такое — творить по-настоящему?
— Как бы лучше сказать... Проникая музыкой в сердце, приводить в движение физические тела. Тела слушателей — и свое собственное. И через это создавать ситуацию, когда все вокруг приходит в движение. Примерно так.
Куриц чем только не пичкают. Гормоны роста и все такое. Этих кур разводят в тесных темных курятниках, всю жизнь колют им что ни попадя и кормят всякой химией, а потом сажают на ленточный конвейер и механическим топором отрубают голову.
Чуть не со школьных лет я заметил, что люди стараются излить мне душу, и женщины, и мужчины, не важно — совершенно незнакомые люди вдруг не стесняясь раскрывают мне свои тайны. Почему — не знаю. Может, потому, что я сам не прочь их послушать?
Магазины города начинают битву за покупателя, вступая в сезон рождественских распродаж.