Я могу сказать вам, что люди мотивируются, когда видят мою трансформацию. Но каждый должен знать, что когда съемки заканчиваются, я снова превращаюсь в того толстого парня, которого вы когда-то знали. Чтобы сделать пиццу, моя жена хочет узнать, как пекут хлеб. В итоге я все это съем.
Мне нравится осознавать, какую пользу для здоровья приносит спорт. Это дает вам плюс 20 или 30 лет жизни. Вдобавок ко всему, у меня есть ребенок. Надеюсь, я смогу найти правильный баланс.
Главное — не то, что я падал во время гонки, а то, что я всякий раз поднимался. Я буду продолжать бороться, ведь это моя мечта.
Думаю, раньше со стороны я был веселее. Пожалуй, людям рядом со мной было веселее. Тот образ, который я выбрал для себя, убеждая людей, что у меня все хорошо, был образом весельчака и добряка. Теперь я веселюсь меньше. Я чаще сосредоточен. Моя жена теперь не готовит мне привычные блюда. Просто раньше я был милым толстяком.
Когда Джордж Форман вернул себе титул, это здорово задело меня за живое. Тоже захотелось вернуться. Но потом наступило утро — пора было выходить на пробежку. Я лёг обратно в постель и сказал: «Ладно, всё равно я самый великий».
Проблема в нас самих. Мы думаем, что не заслуживаем лучшего... Может быть, нам лучше прожить жизнь, не ожидая, что за поворотом нас ждем что-то хорошее. Может, тогда бы у нас и было все хорошо, если бы мы ожидали худшего.
Я очень старалась избавиться от привычки постоянно плакать. Как-то вечером, в очередной раз свернувшись калачиком на диване в углу, в очередной истерике после очередного раунда унылых размышлений, я спросила себя: «Взгляни на себя, Лиз, можешь ли ты изменить хоть что-то?» И сделала единственное, на что была способна: встала и, не прекращая плакать, стала балансировать на одной ноге посреди комнаты. Мне хотелось доказать себе, что я все ещё хоть немного контролирую ситуацию: пусть мне не под силу остановить слёзы и мрачный внутренний диалог, я, по крайней мере, могу биться в истерике, стоя на одной ноге. Хоть что-то для начала.
В определенный период жизни — скорее всего, когда большая ее часть останется позади — ты откроешь глаза, и увидишь себя такой, какая ты есть. И особенно все то, что отличало тебя от всех этих ужасных «нормальных людей». И ты скажешь себе: «Но я и есть этот человек.» И в этом заявлении, в этом исправлении будет любовь.
Я всегда считал себя счастливым человеком, хотя бы потому, что я нашел подходящую для себя политическую теорию, попал в водоворот кубинского политического кризиса и открыл для себя марксизм. Все это — как заблудиться в лесу и вдруг найти карту.
Мне хотелось захныкать. Не заплакать, а именно захныкать, словно маленькому ребёнку. Плачут от горя, а хнычут — от беспомощности.
Я — националист. Шовинист бы сказал, что мой русский народ самый лучший из всех других. А я как патриот утверждаю: русский народ не хуже других. Но я горжусь, что я русский.
По общему мнению, вечные студенты вроде меня ленивы и инфантильны; они не в состоянии, как нормальные зрелые люди, напрячься и серьезно работать. К тому времени я понимала, что следовало бы изучать что-то, что в результате может получить практическое применение. Однако сама мысль ограничить свои интересы, сосредоточиться на одной-единственной области знания и в конечном счете похоронить себя в ней невыносимо угнетала меня.
Cлайд с цитатой