– Жду, чтобы мой рисунок стал по-настоящему хорош. Мауве и Терстех говорят мне, что я не добился…
– А Вейсенбрух говорит, что ты добился… И судить об этом в конце концов должен только ты.
– Жду, чтобы мой рисунок стал по-настоящему хорош. Мауве и Терстех говорят мне, что я не добился…
– А Вейсенбрух говорит, что ты добился… И судить об этом в конце концов должен только ты.
И внезапно Винсент понял нечто такое, что он, по существу, знал уже давным—давно. Все эти разговоры о боге – детская увертка, заведомая ложь, которой в отчаянии и страхе утешает себя смертный, одиноко блуждая во мраке этой холодной вечной ночи. Бога нет. Ведь это проще простого. Бога нет, есть только хаос, нелепый и жестокий, мучительный, слепой, беспросветный, извечный хаос.
— Нищета губит человека.
— Да, она губит слабых. А сильных — никогда! Если вас погубит бедность, значит, вы слабый человек, туда вам и дорога.
Я знал, что моя любовь убита. Но после смерти наступает воскресение. Мое воскресение — это ты.
Кто любит, тот живет, кто живет, тот работает, а кто работает, тот не остается без хлеба.
Принципы в искусстве, дорогой минхер Терстех, не имеют никакого отношения к доходам.
— Ну вот! — воскликнула она не без гордости — Кажется, я выбрала картины на совесть!
— Если бы вы закрыли глаза и наугад ткнули пальцем, — сказал Винсент, — вы бы и то не выбрали хуже.
— Ах, господин Винсент! — воскликнула она. — Да вы художник!
Винсент смутился.
— Что вы, — возразил он. — Это только ради забавы.
— Нет, это просто чудесно, — настаивала мадам Дени. — Я здесь почти как живая.
— Почти! — рассмеялся Винсент. — В том-то и дело, что почти, а не совсем
Тот, кто знает только свое ремесло и ничего больше, способен быть лишь очень поверхностным художником.
Я должен, Тео, идти дальше по той дорожке, которую выбрал. Если я брошу искать, брошу учиться, махну на это рукой – вот тогда я действительно пропал.