Все парализованные любят ушами, глухие – глазами, а слепые – на ощупь.
У тебя глаза горят любовью, а это самая лучшая красота на свете.
Все парализованные любят ушами, глухие – глазами, а слепые – на ощупь.
Никогда не спрашивай меня,
Люблю ли я тебя,
Это не для нас с тобой,
Это не про нас с тобой.
Посмотри в глаза мои,
В них горят глаза твои,
Разве я смогу сказать словами
Больше о любви!?
Глаза твои как свечи:
ни темени, ни тени...
Когда Ночь обнимает Вечер
нежно-нежно за плечи -
щекочет — в сплетении...
За своей мечтой сквозь года лети
И ломая все стены на пути,
Поцелуй её, закрыв глаза, помни:
«Жизнь лишь только в твоих руках!»
Сегодня я заглянул в пятнадцать пар глаз, но пока не загляну в твои, мой день не начнётся.
Всё закончится: боль и страх,
это чувство, рвущее душу,
будто пламенем от костра
обжигающее виски.
И сомнения, и пустота —
всё твоё и тебя не разрушит.
Ты пройдёшь через это сама,
не держись за него, отпусти.
Он пройдёт. Как ночная гроза.
В предрассветном растает тумане.
Но запомнятся эти глаза —
голубые, как в море прибой.
Он пройдёт. Он не против, не за,
не с тобой, не в тебе… Он обманет
сам себя, сам себе отказав
в тихом счастье быть рядом с тобой.
Я без ума от тебя. Твои изумрудного цвета глаза притягивают к себе лучше любого магнита. Твои тонкие, мягкие черты лица с нежной улыбкой; твои тёмно-русые густые волосы; твои ласковые руки; твоё быстрое сердцебиение; твои крепкие объятья; твой незабываемый сладкий и дурманящий голову запах — это всё очаровывает меня каждый день, снова и снова. Думаю, пределу этим чувствам мне уже не найти никогда. Я окончательно утонула в любви к тебе.
Весна в окно тянется ветвями брусники.
Тростинкой горизонт, небо чайного цвета.
Необычайные глаза твои всегда с грустинкой.
Мои в поисках ответа, к твоим причалили...
A little death without mourning
No call and no warning
Baby, a dangerous idea that almost makes sense.
Love is drowning in a deep well,
All the secrets and no one to tell.
Take the money, honey
Blindness.
Но в этих глазах, равно как и в очертании прелестных губ, было нечто такое, во что, конечно, можно было брату его влюбиться ужасно, но что, может быть, нельзя было долго любить.