«Он покровительствует торговле, — говорила Инэй, — а значит, ипереговорам. А также тому, что скрыто. Обе стороны монеты сразу увидетьневозможно, верно, дитя? У бога денег всегда есть секреты».
Бог денег был также покровителем шпионов.
«Он покровительствует торговле, — говорила Инэй, — а значит, ипереговорам. А также тому, что скрыто. Обе стороны монеты сразу увидетьневозможно, верно, дитя? У бога денег всегда есть секреты».
Бог денег был также покровителем шпионов.
Двусторонний клинок был без ножен. Гарда предназначалась для защиты ладони меньше, чем у Арина, и была изогнута по валорианскому образцу. Кинжал был валорианским во всем. Придворные переговаривались.
«Его лицо».
«Как это произошло?»
«Этот кинжал».
«Чей он?»
«Это женский клинок. Как он у него оказался?»
«Наверное, украл».
«Или... а вдруг это подарок?»
Арину не нужно было слышать, чтобы знать о чем.
— От тебя пахнет мужчиной. — Он немного отодвинулся. — Где ты взяла этукуртку?
В ее голосе не отразился охвативший ее трепет:
— Выиграла.
— Кто стал твоей жертвой на этот раз?
— Какой-то моряк. В карты. Мне было холодно.
— Не стыдно, Кестрел?
— Нет, совершенно. — Она заставила свой голос звучать тверже. — Честноговоря, он отдал мне ее.
— Какой интересный у тебя был вечер. Сбежала из дворца. Украла куртку уморяка. Почему мне кажется, что это еще не все?
— Кроме того, — продолжила девушка, — я бы не хотела упустить такуювозможность. Вы же знаете, что дворяне и губернаторы провинций заплатят чемугодно — услугами, информацией, золотом — ради того, чтобы получить лучшиеместа на свадьбе. Загадка того, что я надену, и какая музыка будет звучать, отвлечет внимание империи. Никто не заметит, если вы примете политическоерешение, которое бы в ином случае повергло тысячи людей в ярость. На вашемместе я бы не стала торопить свадьбу, а воспользовалась всеми выгодамипродолжительной помолвки.
Кестрел подумала, что должна открыть глаза еще шире.
Она взглянула на мир.
На ней был роскошный халат: невесте принца должны быть доступны любыеудобства. В окнах ванной комнаты стояли витражные стекла: валорианка должнанаслаждаться красотой. На сморщенных пальцах Кестрел влажно блестелизолотые кольца: победы генерала принесли богатство его дочери. А во влажном воздухе невидимым грузом висели правила. Но кто ихустанавливает? Кто решил, что валорианцы должны чтить свое слово? Ктоубедил ее отца, что империя должна продолжать пожирать целые страны и что рабы принадлежат Валории по праву завоевания?
— Ты проводишь много времени с Кестрел, — произнесла Инэй.
Он пожал плечами.
— Я следую ее приказаниям.
Инэй смотрела ему в глаза. Не желая этого, он первым отвел взгляд.
— Я прошу тебя не причинять ей вреда, — сказала женщина.
Нарушить обещание, данное умирающему человеку, было грехом.
Арин ушел, так его и не дав.
Кестрел заставила себя успокоиться. Император не знал правду о том дне, когда она настояла на прекращении Геранского восстания. Никто не знал. ДажеАрин не догадывался, что она купила его свободу несколькими расчетливымисловами... и обещанием выйти замуж за наследника короны. Если бы Арин знал, то воспротивился бы. Он бы уничтожил сам себя.
Если бы император знал, почему она сделала это, то уничтожил бы ее.
Ее пожирал страх. Когда часы отметили уже третий час ее пребывания здесь, она поерзала на подушках. От них исходил легкий аромат духов Джесс. Ароматбелого цветка из Герана. Он расцвел перед глазами Кестрел.
Аромат был оставлен недавно.
Окна салона выходили на дорогу. Кестрел видела свою карету и свиту, ожидающую снаружи.
Девушка боролась с осознанием. Она не хотела понимать. Но затем... оначетко представила себе, как Джесс сидела на этом самом диване, когдаподъехала карета Кестрел. Джесс переговорила с лакеем. А потом ушла вдругую часть дома. И сейчас ждет там. Ждет, когда Кестрел уедет. От запаха духов у Кестрел заслезились глаза.
Рошар втянул в себя воздух. На одно причудливое мгновение Арин подумал, чтозвук, который он услышал следующим, тоже исходил от принца.
Царапающий плач. Мяуканье.
О нет. Арин знал, кто это. Он зажмурил глаза, чтобы не смотреть.
— Тигренок, — произнес Рошар.
И Арину пришлось посмотреть. Из ломаного тростника, утопая передними лапамив грязи, выбрался тигренок. Он взглянул на свою неподвижную мать и жалобно заплакал.
— Бедняжка Амма, — сказала она, произнеся слово «мама» по-герански. — Рассказать тебе сказку, как ты рассказывала мне, когда я болела?
— Нет. Валорианцы — плохие рассказчики. Я знаю, о чем ты поведаешь: «Мы сражались. Мы победили. Конец».
— Думаю, у меня получилось бы что-нибудь получше.
Инэй тряхнула головой.
— Лучше признать то, что не можешь изменить, дитя.