Ольга Брилёва. По ту сторону рассвета

— Я полюбила его за то, что он полюбил меня, — сказала она. — За то, что страдал, тая свою любовь, но был отважен, открывая ее. За то, что он предлагает мне себя всего искренне и без остатка, как жертву, полностью раскрыв ладони, не пытаясь ничего удержать и оставить себе; а меня он принимает как благословение, не требуя того, что сверх моих сил, но и не пренебрегая ни единой малостью. Люблю остроту его разума, неистовство чувств, мощь воли, которая повела его в этот безумный поход... Я люблю его за то, что он — это он; потому что я — это я. Вот, пожалуй, и все...

Другие цитаты по теме

— Порченая Морготом — вот как вы считаете.

— Мне всегда казалось, что я лучше прочих знаю, как я считаю, — голос нолдо не похолодел нимало, он даже улыбнулся, но Даэйрет это и бесило. Неужели злоба ни разу не прорвется из-под этой безупречной маски? Или того хуже — это вовсе не маска, а лицо, и тогда... тогда это лицо настолько прекрасно, что его нужно или полюбить всем сердцем, или возненавидеть, а равнодушным оставаться невозможно.

— Отчего она не последовала за ним, если так любит? Испугалась?

— Только не за себя, Соловушка... Мало кто... Да нет — никто не остался бы из одного только страха. Меня порой посещают бесплодные размышления — а если бы поход Феанаро стал тем, чем должен был стать... Не бунтом — а священной войной ради обретения Первозданного Света... Разве стали бы удерживать нас Валар и разве отказали бы в кораблях тэлери? Не страх заставил повернуть тех, кто повернул. Просто очень важно порой чувствовать свою правоту. Ее страшил не путь, который разделил Финарато — а проклятье, понесенное им. Да он и сам не хотел бы для нее того, через что прошел. Нам очень важно знать, что кто-то там ждет нас... Ждет и любит.

— Я избрала его по своей воле. Я люблю его, отец.

— О, Эру милостивый... — Тингол застыл у окна, подставив лицо утреннему ветерку. — Как такое возможно?

— Не знаю, отец. Должно быть, это в крови.

— Что? — Тингол на каблуках развернулся к ней и взял за плечи.

— Ты никогда не думал о том, какая пропасть разделяет тебя и мать? И чего стоило ей перешагнуть эту пропасть? И зачем она это сделала? Равная духам солнца, луны и звезд, она пришла к тебе, потому что полюбила тебя.

— Ты не можешь сравнивать.

— Кто и когда лишил меня этого права?

Деревья, очнувшись ото сна, будут перешептываться в сумраке и пить теплый ветер, напоенный влагой далекого Сириона. Но некому будет прийти в этот лес, чтобы танцевать с ней среди зарослей болиголова, говорить с ней о вещах простых и странных, смешных и страшных, охотиться в камышах у Эсгалдуина, любить ее на поляне в безлунную ночь... Обхватив руками серебристый тополь, чувствуя щекой и ладонями гладкость коры, она вспоминала, как странно сочеталась в его любви жажда обладать с желанием поклоняться. Как это пугало и захватывало... И как безнадежно это кончилось.

— Если бы Келеборн пришел к твоему отцу просить твоей руки — разве Арфин услал бы его на поединок с Морготом?

Галадриэль покосилась на дверь, за которой спал ее муж.

— Вряд ли мой отец так поступил бы, — с улыбкой сказала она. — Хотя бы потому что он хорошо знал свою дочь... Я отправилась в Эндорэ за... гораздо меньшим, чем любовь.

И они сошлись, соприкоснулись как две открытые ладони, как земля и небо, как жизнь и смерть сходятся воедино, сливаясь в единое целое, но не смешиваясь; когда каждый становится иным, оставаясь собой — чудо, которому за долгие века эльдар не нашли объяснения. Когда покорность дает власть и силу, когда нежность разит наповал, когда каждое «я» растворяется в единственном «ты» и утверждает его превыше могуществ Арды.

— Ты знаешь, как в раковине рождается жемчужина?

— Нет...

— Туда, в середину, попадает песчинка. У моллюска нет рук, чтобы вытащить чужеродное тело — а песчинка раздражает; моллюску больно, и он начинает обволакивать ее своим перламутром: слой за слоем, слой за слоем... Моллюск не думает, что творит красоту — он просто жаждет избавиться от непрестанно саднящей боли.

Никем из нас не может быть оправдан и спасен мир, разве что только в одних глазах, полных любви... Но и тогда оправдываем не мы, а любовь... Но любовь — это еще не все, Берен. Ты — всего лишь человек и я всего лишь эльф; и хотя вместе мы больше чем один человек и один эльф, но мы не больше мира.

Это как последняя трель вашей горской флейты — звук угасает, но тихое придыхание звучит какое-то время. Если бы я мог остановить это мгновение... Таким, какое оно есть, сейчас — пусть застынет, и ничего больше не нужно...

Она вспомнила своего родича — каким видела его в последний раз. Его феа была сгустком света, легкого и пронзительного. Казалось, он вобрал в себя все лучшее, что было в трех народах эльдар: спокойную мудрость ваньар, неукротимый дух нолдор, тонкость и богатство чувств, присущие тэлери... И сколько она его видела — ее не оставляло ощущение того, что живет Финрод, глядя далеко вперед, живет ради чего-то высокого и прекрасного, что он провидит в тумане будущего.