— Для ликвидации аварии потребуется три года и около семьсот пятидесяти тысяч людей. Включая врачей и инженеров-конструкторов.
— А сколько погибнет?
— Тысячи. Возможно, десятки тысяч.
— Для ликвидации аварии потребуется три года и около семьсот пятидесяти тысяч людей. Включая врачей и инженеров-конструкторов.
— А сколько погибнет?
— Тысячи. Возможно, десятки тысяч.
— Лети прямо над реактором.
— Если мы пролетим над реактором, то умрем меньше, чем за неделю! Умрем!
— Товарищ?
— Лети над зданием! Или пристрелю!
— Если пролетишь над реактором, завтра сам будешь умолять, чтобы тебя застрелили.
— Там не три рентгена, а пятнадцать тысяч.
— Что означает эта цифра?
— Это значит, что реактор открыт. А огонь, который мы видели собственными глазами, излучает радиацию в два раза больше бомбы в Хиросиме. Это за час. И так час за часом. Двадцать часов после взрыва — на данный момент сорок бомб. Завтра будет еще сорок восемь. И это не прекратится ни через неделю, ни через час. Он будет полыхать и распространять свой яд, пока весь континент не вымрет.
Реактор РБМК работает на уране-235. Каждый атом урана-235, как пуля, движется практически со скоростью света, проникая сквозь все на своем пути: дерево, метал, бетон, плоть. В грамме урана-235 содержится свыше миллиарда триллионов таких пуль. Всего лишь в одном грамме. В Чернобыле его свыше трех миллионов грамм и он сейчас горит! Ветер разнесет радиоактивные частички по всему континенту, с дождем они прольются на нас. Это три миллиона миллиардов триллионов пуль в воздухе, которым мы дышим, в воде, которую мы пьем, в продуктах, которые мы едим. Большинство таких «пуль» будут летать еще сто лет, а некоторые и пятьдесят тысяч лет.
— Профессор Легасов, вы там лишь по одной причине, понимаете? Остановить это все. Я не хочу слышать вопросов, я хочу знать, когда все закончится.
— Если хотите знать, когда Чернобыль станет безопасным, то период полураспада плутония-239 двадцать четыре тысячи лет. Мы до этого не доживем.
— Ты когда-нибудь общался с шахтерами?
— Нет.
— Мой тебе совет: скажи правду. Они работают в темноте, поэтому видят все.
— Я не такой важный, Валера, и никогда не был. Я думал, что стану важным, но нет. Я просто был рядом с важными людьми.
— Таких ученых, как я, — полно. Любой мог поступить так же. Но Вы делали все, что мы просили — все, что нужно. Вы приносили материалы и луноходы. Кто еще мог их достать? Они слышали меня, но прислушивались к Вам. Из всех министров на собрании, послушных дураков, они по ошибке прислали достойного человека. Ради Бога, Борис, Вы сыграли самую важную роль.
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет?
— Зачем волноваться о том, чего никогда не будет? Просто прекрасно... Это на деньгах надо печатать.
— Вы знаете, кто такой Василий Игнатенко?
— Нет.
— Он был пожарным, умер через две недели после взрыва. Я встречалась с его вдовой, она родила ребенка. Девочку, которая прожила всего четыре часа. Врачи сказала, умерла бы мать, если бы не была беременна. Ребенок впитал всю радиацию. Ее ребенок. Мы живем в стране, где дети должны умирать, чтобы спасти своих матерей. К черту ваши договоренности, к черту наши жизни — кто-то должен сказать правду.
Вы сделаете это, потому что так надо. Именно вы, потому что никто другой не сможет. Если нет — миллионы умрут. Может ли быть более веской причина? Вот чем всегда отличались наши люди — тысячи лет самопожертвования в наших венах. И каждое поколение ждет свое испытание. Я плююсь на людей, которые это допустили и проклинаю цену, которую нужно заплатить.