— Ты когда-нибудь общался с шахтерами?
— Нет.
— Мой тебе совет: скажи правду. Они работают в темноте, поэтому видят все.
— Ты когда-нибудь общался с шахтерами?
— Нет.
— Мой тебе совет: скажи правду. Они работают в темноте, поэтому видят все.
— Для ликвидации аварии потребуется три года и около семьсот пятидесяти тысяч людей. Включая врачей и инженеров-конструкторов.
— А сколько погибнет?
— Тысячи. Возможно, десятки тысяч.
— Там не три рентгена, а пятнадцать тысяч.
— Что означает эта цифра?
— Это значит, что реактор открыт. А огонь, который мы видели собственными глазами, излучает радиацию в два раза больше бомбы в Хиросиме. Это за час. И так час за часом. Двадцать часов после взрыва — на данный момент сорок бомб. Завтра будет еще сорок восемь. И это не прекратится ни через неделю, ни через час. Он будет полыхать и распространять свой яд, пока весь континент не вымрет.
— Что будет с нашими ребятами?
— С какими? С водолазами?
— С водолазами, пожарными, теми, что были в аппаратном зале. Как именно на них повлияет радиация?
— Некоторые из них были так сильно облучены, что радиация разрушит их клеточную структуру. Кожа покроется волдырями, покраснеет, а затем почернеет. Далее начнется скрытый период. Симптомы исчезнут, будет казаться, что пациент идет на поправку, что он уже здоров, но это не так. Обычно это длится один-два дня.
— Продолжайте.
— Тогда становится очевидным, что клетки повреждены, умирает спинной мозг, отмирает иммунная система, органы и мягкие ткани начинают разлагаться. Артерии и вены лопаются, становятся как сито, поэтому невозможно даже ввести морфий, а боль... невообразимая. А тогда через три дня или три недели смерть. Вот, что случится с теми ребятами.
— А как насчет нас?
— Ну, мы... нас облучает постоянно, но не так сильно, поэтому радиация не убьет клетки, но ее достаточно, чтобы повредить ДНК. Так что, со временем — рак. Или апластическая анемия. В любом случае — мы умрем.
— Тогда, в некотором роде, мы еще легко отделались.
— Вы знаете, кто такой Василий Игнатенко?
— Нет.
— Он был пожарным, умер через две недели после взрыва. Я встречалась с его вдовой, она родила ребенка. Девочку, которая прожила всего четыре часа. Врачи сказала, умерла бы мать, если бы не была беременна. Ребенок впитал всю радиацию. Ее ребенок. Мы живем в стране, где дети должны умирать, чтобы спасти своих матерей. К черту ваши договоренности, к черту наши жизни — кто-то должен сказать правду.
— Я не такой важный, Валера, и никогда не был. Я думал, что стану важным, но нет. Я просто был рядом с важными людьми.
— Таких ученых, как я, — полно. Любой мог поступить так же. Но Вы делали все, что мы просили — все, что нужно. Вы приносили материалы и луноходы. Кто еще мог их достать? Они слышали меня, но прислушивались к Вам. Из всех министров на собрании, послушных дураков, они по ошибке прислали достойного человека. Ради Бога, Борис, Вы сыграли самую важную роль.
— Акимов нажимает АЗ-5. Извлечённые стержни управления возвращаются в реактор. Стержни — из борной стали, что сокращает реактивность. Но наконечники... Наконечники сделаны из графита, а он ее ускоряет.
— Почему?
— Почему? По той же причине, почему вокруг наших реакторов нет колпаков как на западе. Почему мы не используем нормальное обогащение топливо. По той причине, почему мы — единственная нация, которая строит водографитовые реакторы с позитивным пустотным коэффициентом. Так дешевле.
Быть учёным — значит, быть наивным. Мы так упёрлись в поиски правды, что не думаем как мало людей хочет, чтобы мы ее нашли. Но она всегда там, видим мы её или нет. Выбираем или нет. Правде плевать на наши нужды и желания. Ей плевать на наши правительства, идеологии, религии. Она будет ждать. Всё время.
Какова цена лжи? Дело не в том, что мы путаем ее с правдой. Самое опасное то, что, если долго слушать ложь, совсем забудешь, как выглядит правда.