А я думал о том, как в ту страшную ночь он, человек в белом халате, первый врач в мире, работающий на месте катастрофы такого масштаба, спасал пострадавших, охваченных ужасом, терзаемых радиацией людей, как вселял в них надежду, потому что в ту ночь это было единственное его лекарство, посильнее реланиума, аминазина и всех наркотиков мира.
Сегодня нужно технику защищать от человека. В самом деле — от человека, в руках которого сосредоточены потрясающие мощности.
Но ведь с отрицания того, что кажется хорошим и идеальным, начинается творчество, стремление сделать все как-то лучше. Наша школа учит скорее пользоваться тем, что есть, а не отрицать достигнутое и не создавать новое.
Если в администрации люди честные, порядочные, принципиальные, то, естественно, и рабочие стараются соответствовать. Когда же кому-то все позволено, а кому-то нет, рождается не зависть даже, а душевный дискомфорт.
Но мы не умеем вовремя похвалить, сказать доброе слово, поддержать в трудную минуту того, кто стоит рядом.
Узковедомственные интересы сплошь и рядом мы ставим выше интересов общества, мнения населения насчет целесообразности ведомственных новостроек никто и никогда не спрашивает, узколобый, обуреваемый гигантоманией чиновник талдычит, что «наука требует жертв».
Во дворе одного из общежитий я увидел типичного чернобыльского аборигена: некто в черном бесформенном комбинезоне, шапочке, респираторе, резиновых сапогах, с дозиметром на груди подошел к колонке с водой. Наклонился. И вдруг сквозь весь страшный, противоестественный маскарад проступили очертания женского тела — неуничтожимо прекрасные знаки жизни и любви.
Весной 1987 года я уже встречал на темных, вымерших улицах Чернобыля влюбленные парочки в униформе. Непобедимые ростки жизни пробивались и здесь, сквозь радиоактивную пыль, сквозь напряженность работ по ЛПА (ликвидации последствий аварии). Законы жизни торжествовали и здесь.
Мы годами растили скромного исполнительного специалиста. Личности думающие, имеющие собственное мнение и готовые его защищать, невзирая на должности и звания, безжалостно изгонялись.
Ну, дорогой друг, по-моему, все идет прекрасно и в ближайшее время сами судьи откажутся от нас, а это совсем не то, что отказ врачей: врач тогда отказывается от больного, когда уже нет надежды его спасти; если же судья отказывается от обвиняемого — это значит, что у судьи нет надежды отрубить ему голову.
Cлайд с цитатой