О, мое душевное расстояние!
Да здравствует благосостояние!
На кухне замерло слово:
«Убили тебя
Убили тебя
22-го...»
О, мое душевное расстояние!
Да здравствует благосостояние!
На кухне замерло слово:
«Убили тебя
Убили тебя
22-го...»
Трижды удостоенный
отзывчивой дубиной по гранёной башке
Продолжал настойчиво
стучаться в ворота пока не задохнулся
От собственной дерзости.
Трухлявое горло распёрло,
Щекотливое равнозначие
А потом завернули закутали.
Прибили колёса заместо рук ног
Катали меня на веревочке
Возили меня на ярмарку.
Собачья харя на стенке
Под ней Моны-Лизы харя,
Рядом харя моя
Развесёлая.
Весело мне вечером:
Зубы во рту,
Глаза на лбу,
Волосы на голове -
Я на белой стене,
Моны-Лизы собачья харя
На моей развесёлой стенке.
Вечером мне рядом:
Волосы во рту,
Зубы на лбу,
Глаза в кулаке -
Я на белой стене,
А стена на белом Христе.
Упавший снизу сгорает молча
Жуки-Мозги не нужны ему.
Когда приходит зрение ночью
Миром страдающий крик.
Я давно не плакал
Я плакал и пел
А потом стал слушать
Оказывается в доме очень
Много часов и ничего не
Слышно
И я удивился:
Сердце стучит все так же...
Вот она — благодать:
Розовые очки,
Полные пены слова,
Жирные руки жизни.
Ни дать ни взять -
Ничего нема.
Хоронили вчера меня...
Ей надоело бродить по парку, но и вернуться в дом она ещё не готова. Неужели в жизни больше негде существовать – только «в доме» или «вне дома»? Неужели человеку больше негде быть?
Мы думаем, что идиотизм — это что-то такое, над чем можно смеяться... Нет! Это страшная разрушительная сила.