Запятые идут, как дождики
в моих последующих нервненьких текстурах
биографических текстов.
Запятые идут, как дождики
в моих последующих нервненьких текстурах
биографических текстов.
Будучи горизонтальной, мне лень делать день
Встать вертикально, чтобы сделать тень.
Лень рифмовать что-то, кроме лень-день-тень
Раз-грёз-слёз.
Стараюсь думать по возможности тише
Писать по возможности легче
Во мне абсолют нищеты
Тишины
Одиночества.
Стихи расхаживают нагишом по комнате, как умницы
И умники. Не в качестве любовниц и
Любовников, но — что ли осуждающе
И даже оскорбляюще. Они
Заняты равнодушием сродни
Любви к моей персоне.
Всего стихов — двое,
И все о тебе.
Только глубоко чёрные чернила
И
Только искренне белая бумага,
Чтобы сплести чёрно-белую верёвку
Стиший.
Беру лист, чернила, ясны очи
почти новорождённых слов — до дрожи
схватки их терплю — сгрудились в очередь
во мне к кончику пальца, задели
нерв, вылезли к стержню... как глубоки-черны
волокнистые слова теперь... и белый
чист и честен. Контрастируйте!
Не убей, речь, себя.
Не убей речь. Но себя.
Я ставлю вопросы, вопросы ставят меня
в тупик (в угол) на ноги.
Развей эту тему по ветру.
Я ступаю в каждый новый день
боязно, как в ледяную кромку озера.
И ложится первая строка: добровольно, как подруга белая.
Нет, мне не сказать «моя любовь»,
Ты — моя досада, недоразумение.
Из последнего одиночества
прощальной мольбой, — не пророчеством
окликаю вас, отроки-други:
одна лишь для поэта заповедь
на востоке и на западе,
на севере и на юге -
не бить
челом
веку своему,
Но быть
челом века
своего, -
быть человеком.
Не повторяй — душа твоя богата -
Того, что было сказано когда-то,
Но, может быть, поэзия сама -
Одна великолепная цитата.