Длинная ночь,
Нервные дни
И в квартире накурено.
Очень накурено.
И дождь с утра зарядил,
И вдох остался внутри,
И мое сердце не выдержит
Точно не выдержит.
Длинная ночь,
Нервные дни
И в квартире накурено.
Очень накурено.
И дождь с утра зарядил,
И вдох остался внутри,
И мое сердце не выдержит
Точно не выдержит.
Зачем же нам бежать?
Давай спрячемся под стойку,
И выхватывая шпагу,
Приглашаешь свою жизнь.
На дуэль с самим собой,
С самим собой.
Апатия к будням.
То чувство, как будто с температурой в кровати:
скорее хочется вскрыться, нежели что-то менять.
И в каждом сне возвращаешься в лето,
сжимая конверты счастливых билетов.
Может быть, на том конце встретив,
В чьем-нибудь чужом лице третьем,
Что-нибудь отдашь, сердце,
Кто-нибудь отдаст сердце.
Я боялась ложиться спать, как заключённый боится спускаться в камеру пыток. Рядом со спящим Дэвидом, таким прекрасным и недоступным, меня затягивал водоворот панического страха одиночества. В моём воображении рисовались мельчайшие подробности собственного самоубийства. Каждая клеточка тела причиняла боль. Я казалась себе примитивным пружинным механизмом, который поместили под гораздо большее давление, чем он способен выдержать, и который вот-вот взорвётся, уничтожив всё вокруг. Я представляла, как руки и ноги отскакивают прочь от тела, чтобы быть подальше от вулкана безрадостности, в который я превратилась.
Он сознавал, что положение его безнадежно, что он — жертва хронической меланхолии, что будь он постоянно предоставлен себе, он давно бы уже окончательно пристрастился к тем снадобьям, которые и теперь-то подрывали его телесное здоровье.
Не кричите, умоляю, мне от ваших криков душно,
Я вам вырву свое сердце, мне оно уже не нужно.
Я мертвый человек. Я просыпаюсь утром, и мне нестерпимо хочется одного – спать. Я одеваюсь в черное: ношу траур по себе. Траур по человеку, которым не стал.
Отпусти меня,
Я расклеилась...
Кофе, вино,
Группа «Кино,
Чье-то окно
В нем приведение.