Но больше, чем все кавалеры,
Меня волнует до сих пор
Неведомого офицера
Мне по плечам скользнувший взор!
И я ответила ему бы,
Но тут вот, в довершенье зол,
К нему, сжав вздрогнувшия губы,
Мой муж сейчас же подошел!..
Pardon! Вы, кажется, спросили
Кто муж мой? Как бы вам сказать.
В числе блистательных фамилий
Его, увы, нельзя назвать...
Но он в руках моих игрушка!
О нем слыхали вы иль нет?
Александр Сергеич Пушкин,
Камер-юнкер и поэт!..
В моем изгнаньи бесконечном
Я видел все, чем мир дивит:
От башни Эйфеля до вечных
Легендо-звонных пирамид!..
И вот «на ты» я с целым миром!
И, оглядевши все вокруг,
Пишу расплавленным ампиром
На диске солнца: «Петербург».
Ах, я устала, так что даже
Ушла, покинув царский бал!..
Сам Император в Эрмитаже
Со мной сегодня танцевал!
И мне до сей поры все мнится:
Блеск императорских погон,
И комплимент Императрицы.
И Цесаревича поклон.
Ах, как мелькали там мундиры!
(Знай только головы кружи!)
Кавалергарды, кирасиры,
И камергеры, и пажи!
Вы помните тот вечно-звонный
Неугомонный красный дом,
Вздымающий свои фронтоны
В великолепии своем?
Где с давних пор в росейском мраке,
На целый миp, средь этих зал,
Российской Мысли вечный факел
Неугасаемо пылал;
Где каждый год, в звенящем гаме
Под неустанный смех и спор,
Двадцатилетними глазами
Сверкал гигантский коридор!..
Там, под гуденье аудиторий,
Средь новых лиц и новых дней,
Вздыхает в старом коридоре
Тень мертвой Юности моей...
Посмотрите, посмотрите,
Вот задумался о чем-то
Незнакомец в альмавиве,
Опершись на парапет...
С Петропавловской твердыни
Бьют петровские куранты,
Вызывая из могилы
Беспокойных мертвецов!
И тотчас же возле арки,
Там, где Зимняя Канавка,
Белый призрак Белой Дамы
Белым облаком сошел. . .
Зазвенели где-то шпоры,
И по мертвому граниту
К мертвой даме на свиданье
Мчится мертвый офицер! . .
— «Герман?! «-»Лиза?..» И, тотчас же,
Оторвавшись от гранита,
Незнакомец в альмавиве
Гордый профиль повернул.
— Александр Сергеич, вы ли,
Вы ли это?... Тот, чье Имя
Я в своих стихах не смею
До конца произнести?!
Белой, мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о минувшем
Странный город Петербург...
«Кюба!» «Контан!» «Медведь!» «Донон!»
Чьи имена в шампанской пене
Взлетели в Невский небосклон
В своем сверкающем сплетеньи!..
Ужель им больше не звенеть?!..
Ужель не вспенят, как бывало,
«Кюба», «Контан», «Донон», «Медведь»
Свои разбитые бокалы?!..
Пусть филистерская толпа
Пожмет плечами возмущенно -
Нет Петербурга без «Кюба!»
Нет Петербурга без «Донона»...
Белой ночью белый ландыш
Я воткну, грустя, в петлицу
И пойду за белой сказкой
В белый призрачный туман...
Посмотрите, посмотрите,
У Цепного моста кто-то
В старомодной пелерине
Неподвижно смотрит вдаль...
Господин в крылатке тихо
Про него шепнул другому:
— «Николай Васильич Гоголь -
Сочинитель «Мертвых душ»...
У Сената, сдвинув брови,
Гнет сверкающую шпагу
Незнакомец в треуголке
С пистолетом при бедре...
Отчего так странно-бледен
Незнакомец в треуголке?
Отчего сжимает петля
Золоченый воротник?..
Чу! К нему, гремя оружьем,
С двух сторон подходят двое.
Подошли: «Полковник Пестель,
Нас прислал к вам Государь»!
Белой, мертвой странной ночью,
Наклонившись над Невою,
Вспоминает о минувшем
Странный город Петербург!
И, опершись на колоннады,
Встают незыблемой чредой
Дворцов гранитные громады
Над потемневшею Невой!..
Звенят проспекты и бульвары,
И в бесконечности ночей
На влажных плитах тротуара
Дробится отсвет фонарей...
Ах, как приятно в день весенний
Урвать часок на променад
И для галантных приключений
Зайти в веселый Летний сад.
Там, средь толпы жантильно-гибкой,
Всегда храня печальный вид,
С разочарованной улыбкой
Поручик Лермонтов стоит!
В Париж! В Париж! Как странно-сладко
Ты, сердце, в этот миг стучишь!..
Прощайте, невские туманы,
Нева и Петр! — В Париж! В Париж!
Там — дым вceмиpногo угара,
Rue de la Paix, Grande Opera,
Вином залитые бульвары
И — карнавалы до утра!
Париж — любовная химера!
Все пало пред тобой уже!
Париж Бальзака и Бодлера,
Париж Дюма и Беранже!
Париж кокоток и абсента,
Париж застывших Луврских ниш,
Париж Коммуны и Конвента
И — всех Людовиков Париж!
Париж бурлящего Монмартра,
Париж Верленовских стихов,
Париж штандартов Бонапарта,
Париж семнадцати веков!
Кулебяка «Доминика»,
Пирожок из «Квисисаны»,
«Соловьевский» бутерброд...
Вот триптих немного дикий,
Вот триптих немного странный,
Так и прыгающий в рот!..
Каждый полдень, хмуря лики,
Предо мною из тумана
Трое призраков встает:
— Кулебяка «Доминика»,
Пирожок из «Квисисаны»,
«Соловьевский» бутерброд!..
Cлайд с цитатой