Я стал актером. Но одновременно актер — это не профессия. Этому нельзя научиться. Раньше актера всегда есть человек. Назовите мне большого мудака, который стал большим актером? Такого не бывает.
Лошади лучше людей: они по крайней мере не лгут.
Я стал актером. Но одновременно актер — это не профессия. Этому нельзя научиться. Раньше актера всегда есть человек. Назовите мне большого мудака, который стал большим актером? Такого не бывает.
Я смирился с моей физиономией лишь после того, как на экраны вышел один из самых известных моих фильмов «Бассейн». Мне было тридцать три. Тогда я неожиданно понял: возраст Христа, душа самурая и внешность героя-любовника — вот в чём моё противоречие и в то же время актёрский козырь.
Работа принесла мне большое удовлетворение. Но счастье для меня — это вещь, которой не существует, это моменты в жизни, которые испытываешь либо во время работы, либо с кем-то, кто разделяет с тобой жизнь, либо с ребенком, друзьями... Но этими мгновениями я обязан не профессии, я сам их формирую, я сам могу их разрушить. Так или иначе, но я, скорее всего, часто бываю не удовлетворен. Это вопрос темперамента, натуры. К тому же за удовлетворением часто следуют скука и рутина. А я это ненавижу.
— Во Франции еще остались «звёзды»?
— Одна перед вами.
— И всё?
— Этого уже не мало.
— «Звезда» долговечна?
— Не знаю. Я похож на недолговечную «звезду»?
Я ранен, — как и все, — но у меня нет права жаловаться на судьбу, я создан из ран и потерь, как и многие другие люди в своей жизни. Такова жизнь, и она может быть жестокой. То же самое я сказал моему сыну Энтони. Все стало сложнее, утратило ту простоту, что была в его детстве, или в моем. Но мы не должны жаловаться. Это то, что касается меня, и я иду вперед, помня об этом.
…но я и не принадлежу к той части людей, кто считает, что счастье — постоянное чувство. Это абсолютно относительное понятие. Для больного счастье заключается в здоровье. Для трусишки — дать деру. Для алжирца, разбивающего камни на стройке, счастье, возможно, в том, чтобы стать Аленом Делоном и владеть машиной «Феррари». Счастье — такая же мудня, как и все на свете. Для меня счастье в мгновениях. Тогда не спорят, не высчитывают, такие минуты нельзя запрограммировать. В какое-то мгновение я счастлив. Я буду счастлив сегодня вечером, а буду ли завтра утром, не знаю.
Меня спрашивают «Что вы испытываете, когда в фильме держите в руке револьвер?». Это вызывает у меня смех. Ибо револьвер, который я держу в фильме, и тот, которым я пользовался в Индокитае, не одинаковые. К этому надо прибавить и то, что в фильме рука не дрожит.
Любят меня или нет — не важно. Но если бы не любили, то давно сказали бы об этом, и тогда бы я ничего не стоил.
Иногда у меня проявляется славянский темперамент. Сам не знаю, откуда он взялся. Может быть, от моих друзей или от женщин, которых я любил?