Мама, я его рисую.
Мама, а оно не греет!
Мама, почему танцуют
Те, кто танцевать не умеет?
В этом небе столько боли -
Почему они смеются?
Мама, я хочу на волю.
Я хочу проснуться.
Мама, я его рисую.
Мама, а оно не греет!
Мама, почему танцуют
Те, кто танцевать не умеет?
В этом небе столько боли -
Почему они смеются?
Мама, я хочу на волю.
Я хочу проснуться.
Первый раз я сделал тебе больно случайно. Я хотел не боли, а удовольствия, но оно всегда идет рядом с болью. За всё надо платить.
Может, я слишком боюсь боли, своей и чужой? Или слишком люблю её — свою и чужую? Я размышляю, рефлексирую, пытаясь понять — себя, конечно, себя. Маленькие инъекции боли — как укол эндорфина прямо в сердце.
Я внезапно почувствовала, что очень хочу быть больной. Сперва быть смертельно больной, а потом где-нибудь зарыться. Так, чтобы никто и никогда меня не нашел. Взять своего любимого плюшевого лося, прижаться к нему и зарыться на самом пустом дачном участке за городом.
Солнце взметнулось диском.
Солнце дохнуло жарко.
А мальчик сгорел так быстро,
Но мальчик горел так ярко.
Мальчик горел так ярко.
Мама, я его рисую.
Мама, а оно пылает!
Мама, пусть они танцуют,
Пусть они летают.
Ты не плачь — пускай поплачет
Теплый теплый дождик.
На холсте душа, а значит,
Мама, твой сын — художник...
Вот оно, вот оно, чистое полотно.
Вера моя, надежда моя, любовь.
Спрятна, спрятана даль необъятная.
Небо-душа и капелькой солнца кровь.
Я знала о боли всё. О боли, которая гнет в бараний рог душу, заставляя ее завязываться в узел, я не знала ничего.
Боль — всего лишь временное ощущение, она проходит и забывается, поэтому я должна забыть о ней сейчас, чтобы сделать то, что мне действительно необходимо.
— Думаю, время каждому из нас жить своей жизнью.
— Думаешь, что ты лучше всех и вся, не так ли? Что ты неприкосновенен? Ты просто человек, Эндрю. Больной, слабый человек. Однажды ты проснешься и вся боль, что ты причинил людям — вернется к тебе.