Грехи существуют, чтобы ими наслаждаться
— Ты несколько молода для того, что я хотел тебе дать.
— Я не более молода, чем ты себе выдумал.
Грехи существуют, чтобы ими наслаждаться
— Ты несколько молода для того, что я хотел тебе дать.
— Я не более молода, чем ты себе выдумал.
Нет греха в том, что он нравится мне. Нет, Господь создал грех, чтоб мы могли познать его милость.
— Моя женитьба — это сугубо дело государственное. Мы — граждане этого города уже 700 лет. Наследственность должна опираться на нечто иное, чем любовная связь.
— Я ему о любви, он мне — о деньгах.
— Я говорю о долге.
— А как насчет сердца?
— Дело не в моем сердце, а в политике.
— Как романтично.
— Женитьба — это не романтично.
— Для этого Господь создал поэзию. Чтобы смягчить ложь в устах людей.
Нет греха в том, что он нравится мне. Нет, Господь создал грех, чтоб мы могли познать его милость.
Нет ничего интереснее, как рассказывать хорошему мужчине или женщине о своём плохом поведении. Это интеллектуально обаятельно. Одно из главных наслаждений от греха именно в том, что он даёт так много о чём рассказать безгрешным.
Этих людей (ушедших из монастыря) бесконечно жаль. Церковные уставы предписывают не погребать их на христианском кладбище, вменяют в самоубийц. Их браки Церковью не признаются. Мне доводилось читать богословские объяснения подобным уставам и канонам, но всегда казалось, что они слишком жестоки. Но как-то, однажды услышав не богословское объяснение, не параграф из древних канонов, а всего лишь маленькое четверостишие, я вдруг понял, что церковные правила лишь констатируют состояние, в которое ввергает себя монах, отрекшийся от избранного им пути. Конечно, Господь милостив и для всех есть покаяние, но вот как подвел итог своей жизни профессор философского факультета МГУ, автор книг по античной философии Арсений Чанышев. Он не был монахом. И каяться в нарушении обетов, данных Богу, ему не было никакой нужды. Но он был сыном монаха…
Вот это четверостишие:
Я — сын монаха, плод греха.
Я — нарушение обета.
И Богом проклят я за это:
К чему ни прикоснусь — труха.