Меня зовут Алиса, и я знаю, что мертва.
Каждый живёт. Каждый умирает. Но не все соглашаются с этим.
Меня зовут Алиса, и я знаю, что мертва.
Прожить так много, но помнить так мало… Может, я должен быть благодарен?
После этого всё трагически улетучится и появится возможность видеть лишь чудесное…
Что я сейчас думаю о дочке? Знаете что... судьба сжалилась над ней. Я иногда даже благодарен. Врачи сказали, что она ничего не почувствовала, сразу впала в кому. А потом из того мрака погрузилась в другой, еще более глубокий. Хорошая смерть, правда? Безболезненная... в счастливом детстве. Проблема более поздней смерти в том, что ты взрослый. Вред нанесен, уже слишком поздно. Сколько же нужно самолюбия, чтобы выдернуть душу из небытия сюда. Сделать мясом. Бросить жизнь в эту молотилку. Так что моя дочка, она... избавила меня от греха отцовства.
Ещё далёко асфоде́лей
Прозрачно-серая весна.
Пока ещё на самом деле
Шуршит песок, кипит волна.
Но здесь душа моя вступает,
Как Персефона, в легкий круг,
И в царстве мёртвых не бывает
Прелестных загорелых рук.
Все в порядке, правда. Она просто отдыхает. Мы скоро поедем. Спешки нет. Нам принадлежит весь мир.
Рано или поздно, так произойдёт,
Все погаснут звёзды, небо упадёт.
Грустная минута, горе через край.
Так захочешь чуда, что поверишь в рай.
Боль от потери ребенка, словно горячий ком в горле, когда дышишь, обжигает внутренности, ты не можешь сглотнуть.
Никакие истины не могут излечить грусть от потери любимого человека. Никакие истины, никакая душевность, никакая сила, никакая нежность не могут излечить эту грусть. У нас нет другого пути, кроме как вволю отгрустить эту грусть и что-то из нее узнать, но никакое из этих полученных знаний не окажет никакой помощи при следующем столкновении с грустью, которого никак не ждешь.
Есть люди, которых я бы тоже хотела вернуть. Сотни их. С тех пор как я вступила в Разведотряд, на моих глазах каждый день кто-то погибал. Но ты ведь понимаешь... Рано или поздно все, кого мы любим, умирают.