Отец веры нашей сам говорил: кого не услаждают женщины, вино и песни, тот всю жизнь пребудет глупцом.
Правда в известной мере — уже не правда. Правда не знает никаких мер, она едина и всеобъемлюща.
Отец веры нашей сам говорил: кого не услаждают женщины, вино и песни, тот всю жизнь пребудет глупцом.
Правда в известной мере — уже не правда. Правда не знает никаких мер, она едина и всеобъемлюща.
Погружаясь в свои заблуждения, мы не находим жемчужин. Противная пустая раковина — вот оно что, наше прошлое, и всё же лучше, если её берут в руки и разглядывают, нежели просто попирают ногой.
Погружаясь в свои заблуждения, мы не находим жемчужин. Противная пустая раковина — вот оно что, наше прошлое, и всё же лучше, если её берут в руки и разглядывают, нежели просто попирают ногой.
Одежда — скорлупа, её можно надеть, можно и скинуть. Неизменной остаётся лишь собственная шкура и то, что под нею. Чем нарядней камзол, тем больше к нему пристают пыль и грязь.
За степенями и званиями гонятся только те, кто думает этим зарабатывать себе на хлеб. Не думай, дядя, что доктор умнее студента уже потому только, что студент есть только студент, а он доктор. У меня был один хороший друг, ему уже за пятьдесят, так в университете девяти профессорам из десяти он на диспутах затыкал рты. Поверь мне, что звание не спасает от глупости.
Скачки чудовища мало-помалу замедлялись, видно, потому, что приходилось не гнаться за бегущим, а приближаться к стоящему. Да ведь и все-то мы смелы только тогда, когда надо гнаться за убегающими!
Ведь чудеса до сих пор ещё случаются. Ничто достойное и великое в мире не могло бы начаться, если бы не было веры в чудеса.
Тех, кто мне изредка подносит стакан вина, я ещё не считаю близкими. Пусть они лучше думают, что я их должник.
Двадцать три ратника, один карапуз, одна женщина и один пес — это не много, но и не мало, ежели мы будем держаться как один. А тот, кто думает, что его собственная жизнь дороже жизни товарища, — сукин сын и подлая тварь.