— Здесь ли Емеля-дурак живёт?
— Здесь. А тебе на что?
— Одевайся, дурак, обувайся, дурак, поедешь, дурак, к царю, дурак!
— Здесь ли Емеля-дурак живёт?
— Здесь. А тебе на что?
— Одевайся, дурак, обувайся, дурак, поедешь, дурак, к царю, дурак!
Да как же мне теперь жить без доверия-то? Это же не жизнь, это колыхание струй!
Стащить женское пальто? Это часть твоего великого плана?
Мой друг, нельзя ль для воровских прогулок
Подальше выбрать закоулок?
Игры либералов с силовиками рано или поздно заканчиваются по одной формуле: у кого кулак больше — яйца крепче. А то, что либералы думают, что можно защитить себя словом от оружия — это заблуждение. Нет, милые мои, язык на ринге не спасает.
Нет зрелища печальнее на свете, чем футболист, пытающийся думать.
Ему понадобилось четыре месяца, чтобы умереть, — на три больше, чем предсказывали онкологи. Оставайся он в сознании, наверняка бы сердился, что ему никак не удается сдохнуть, хотя дело вроде бы незатейливое. В Бога он не верил, а жизнь прожил под девизом «Сри или слезь с толчка».
Есть все основания полагать, что серийные убийцы существуют с тех самых пор, когда на земле стало достаточно людей, чтобы убивать их сериями.
— У меня сейчас нет времени на девушек!
— Ты что, мертв?
— Это же от него! [«Душечка» читает записку]
— Ну!?
— Да!
— Ааах!
— Он приглашает меня поужинать с ним на его яхте. Он будет ждать меня на пристани.
— Ну!?
— Да!
— Дафна, она сказала «да».
— О, Джозефина, подумать только, Дана Ковальчик, безголосая певичка — у миллионера на яхте. Если мамочка узнает, она будет счастлива!
— Надеюсь, моя мамочка ни о чём не узнает...
Пристегни ремень, Элли, и скажи Канзасу — «прости-прощай!»