В жестокой гонке машины мнутся как консервы:
Кто будет лучшим, кто будет первым?
Мы так торопимся, что шестьдесят уже не скорость,
И значит чья-то смерть теперь всего лишь новость.
В жестокой гонке машины мнутся как консервы:
Кто будет лучшим, кто будет первым?
Мы так торопимся, что шестьдесят уже не скорость,
И значит чья-то смерть теперь всего лишь новость.
Но если сильно поднажать и постараться,
Я догоню — мы сможем потягаться.
Пахать без сна, без передышки, без обеда
Постой, постой, постой! Куда я еду?
Под громогласное молчание народных масс,
Под тихий ропот из углов последних нас
Бьёт по вискам весёлый високосный год –
Мы ждали оттепель, нас ждал знакомый лёд
Естественно, он не послушал меня. Джеймсу одного титула чемпиона мира хватило. Он доказал то, что хотел доказать и себе, и всем, кто сомневался в нём. Два года спустя он ушёл из спорта. Когда я увидел его в Лондоне через семь лет, я снова чемпион, он комментатор. Он был босиком, на велосипеде со спущенной шиной. Он проживал каждый день как последний. Когда я услышал, что он умер в 45 лет от сердечного приступа, я не удивился. Мне стало грустно. Все всегда считали нас врагами, но он был среди немногих, кто мне нравился, одним из тех, кого я уважал. Он остаётся единственным, кому я завидовал.
У бабочки всего лишь день,
Последний день, чтобы влюбиться и умереть,
Но она сидит в закрытой банке,
Из неё можно только смотреть
Как улетают далеко
Все кто был с нею рядом…
Бабочка долбится в стекло –
Ей больше ничего не надо.
Я так хотел добра, в плену своих идей
Я стал почти что раб, и в окружении людей,
Которым наплевать на то, что кто-то строит...