Каждая спасенная жизнь была наградой. Каждый час, день, год, подаренный этому городу, ценился превыше всего. У каждого часа, дня и года была своя цена. Об этом будут слагать легенды, приукрашивая и дополняя подробностями...
— А теперь скажи мне, — произнес Сардак, повернувшись к Элиасу. — И я знаю, что, находясь так близко от Поля Истины, ты не сможешь солгать — сумеешь ли ты помочь нам найти капсулы?
— Да, — сказал Элиас. — Но столько метеоритов за одну ночь — другие люди заметят. И тоже будут их искать.
— Ты говоришь о Докторе?
Элиас кивнул:
— Чуть что странное произойдет, он сразу там.
— Ты знаешь Доктора? — прошипел Сардак.
— Его все знают. Вы здесь из-за него?
— Из-за чего же еще? — прорычал Сардак.
— Тогда я помогу вам, — сказал Элиас. Тяжело вздохнув, он кивнул.
Сардак подозрительно посмотрел на него:
— Ты предаешь собственный народ?
— Я делал это и прежде, — сказал Элиас с ноткой грусти в голосе.
— ... Люди любят снег. Ты когда-нибудь лепил снеговика, Мара? Играл в снежки? Ловил снежинку ртом и чувствовал, как она тает?
— Это бессмысленно, — насмешливо сказал Мара.
Доктор усмехнулся в ответ:
— Бессмысленно! Верно. Вы всегда это говорите. Вы, одержимые властью тираны, желающие лишь завоевать и уничтожить. Любая мелочь, любое веселье для вас бессмысленно.
Первое правило спасения Вселенной...* — никаких сложных планов. Если план будет сложный, кто-нибудь обязательно что-нибудь забудет, и все пойдет не так.
Сколько Теол себя помнил, этот странный человек жил в центре города, в Часовой башне. Он был кем-то вроде мудреца, к которому горожане обращались за помощью и советом. Теол понятия не имел, сколько ему на самом деле лет, хотя Доктор явно был старше его матери — у него было усталое лицо с морщинами вокруг глаз и несколько седых прядей в забавных, вечно взлохмаченных волосах.
Как и было предсказано, все армии Вселенной собрались у Трензалора. Лишь одно стояло между планетой и ее уничтожением — Доктор. Лишь одно стояло между Доктором и новой Великой Войной Времени — его имя. Девятьсот лет он защищал от тех, кто хотел их уничтожить.
За технологическим барьером, который поддерживала Церковь Папского Мейнфрейма, в самом сердце Поля Истины, у трещины между этой и другой Вселенной, Доктор твердо стоял на грани, разделяющей жизнь и смерть. Он не знал, как долго сможет поддерживать мир. Не знал, какое существо следующим появится из снежной ночи, чтобы навредить ему. Он знал лишь, что на Трензалоре его ждет смерть.
Вот тогда время для меня и остановилось. Не биологическое, оно-то, конечно, движется независимо от сознания и только в одну сторону, как река, которую невозможно перегородить плотиной и заставить изменить русло. Я имею в виду собственное психологическое время, которое то течет подобно великой реке Волге, то вдруг останавливается, застывает, как скованный льдом ручей, а бывает, что несется, будто горный поток, подбирая по дороге валуны воспоминаний, или даже, словно цунами, сметает все, оставляя позади груды развалин прошлого — самых страшных развалин на свете, потому что разрушенный бомбой город можно восстановить, а сломанная, уничтоженная жизнь не денется уже никуда…
— Вы здесь живёте?
— Да. Временно.
— Здесь все живут временно. Но многие застревают на всю жизнь.
Cлайд с цитатой