Юрий Меркеев. Кессонники и Шаман

«Милый Глебушка, здравствуй! — писала Ольга. — Получаю письма от тебя и, не поверишь, плачу от счастья. Мы нужны друг другу, моя радость, такое дается чрезвычайно редко. Это действительно какое-то божественное соединение двух душ. А уж насчет романтики?! Это да. Надо мной все это время по-доброму смеялись мои подруги. Они меня очень любят и пытались как-то вытащить из состояния «ничего не хочу». Они знали о моей нелюбви к мужу. И знакомили, и на что-то провоцировали, а я уперлась как барашек, и все твердила про свою Высокую планку, без которой мне ничего не нужно. И на все аргументы типа: возраст, женское здоровье и прочее, — говорила: каждому свое. А мне нужна Любовь! Ну, в общем, Глебушка, без физиологии прожить можно, хоть и, порой, сложно, а без любви нельзя! И чувствовала себя при этом последним из Могикан. Но нет, не одна я такая…»

0.00

Другие цитаты по теме

Вероника была везде. Она была перед глазами и внутри его сердца, он не мог сделать шаг, чтобы не заметить скользнувший лучик ее золотистых волос. Чтобы не насладиться ее игривой озорной улыбкой, которая меняла пространство: делала его пяти или десятимерным, и в этом пространстве оживало все мертвое, даже созданное человеческими руками наполнялось животворящей энергией и воскресало. И Суббота понял, что он влюбился в девушку, которую видел всего три раза. Влюбился в олицетворение женского начала, как в апрель или март, в весну или солнце, в блудницу Раав или праведную Руфию. Он был свободен и не свободен одновременно, но если ему было суждено породить сильную и ясную мысль для побега, то Вероника была, скорее окрыляющей музой, нежели приятным бременем. Есть бремя и крест, который ведет и напутствует, но не тянет вниз своими скорбями. Есть счастье в чистом виде, без примеси пепла и сокрушения. Это счастье любви.

Они сбросили с себя одежды без смущения. Алексей посмотрел на Веронику и увидел в отблеске опьяняющей луны молодую жрицу древнегреческого храма любовных мистерий. Груди ее были налиты соками жизненной силы, бедра нежно окаймляли пространство вечной женственности. Они взяли друг друга за руки и вошли в теплое море. Вероника прикоснулась к его груди губами, и Алексей превратился в вулкан, который взорвал само море, перевернул его вверх дном так, что над влюбленными уже были не звезды, и не щурилась сообщница-луна, а куполом разверзлось самое дно морское, прикрывая двух любящих своим непроницаемым шатром. А звезды, бархатное небо и луна оказались внизу, под ними. Они проваливались сквозь миры и пространства, и любили друг друга — и в древнем храме Осириса, и в сказках Шахерезады, и на диком пляже советского Крыма, на берегу, где догорали тлеющие угольки сотворенного в темноте таинства и спрятанного от каменных глаз вождя. Вероника и Алексей проникали друг в друга, и узнавали все, включая самое потаенное. Они пролетали сквозь звезды и видели себя на улицах средневековой Европы: возлюбленная была ведьмой с зелеными глазами, которую собирались подвергнуть священному аутодафе за изготовление травяной смеси, делающей все телесные наслаждения острее и ярче. Ее обвиняли в том, что она без согласия церкви влезла в Ум Господа Бога и за Него решила, что человеку хорошо, а что плохо. Нарушила табу. Хотя многие горожане уже были приятно отравлены ее зельем, и не выпускали по ночам из объятий друг друга, наслаждаясь феерическими наслаждениями, полученными с помощью щепотки трав, брошенных в вино. Алексей видел себя алхимиком, помогавшим юной зеленоглазой и рыжеволосой красавице-ведьме смешивать ингредиенты любовного травяного состава. И за ним приходили люди из свиты вождя с распростертой над миром любви каменной дланью, благословляющей и отбирающей свободу. Много миров и реальностей пережили влюбленные Алексей и Вероника в эту волшебную ночь, подсказанную писателем, иногда превращавшимся в поэта.

А утром они вернулись в свою реальность, и реальность эта была не менее прекрасной, чем все те, которые они посетили этой волшебной ночью.

Я уже сказал о том, что она была привлекательна, у нее были волнистые волосы рыжеватого оттенка, но я бы назвал этот цвет «спелым каштаном». Глаза у нее были необычные: на улице казались мне серыми, днем в санатории были зелеными, а когда она вглядывалась в обложку книги, каким-то волшебным образом наполнялись темнотой, и становились карими, под цвет волос. На ней были светлые шелковые пляжные брючки, белая блузка с изящным изображением половинки сердца и крыла бабочки, что издалека казалось и сердцем, и бабочкой одновременно. Темные солнцезащитные очки придерживали сверху ее челку, как своеобразный ободок. Кожа на лице была очень нежной, белой, с небольшими морщинками у глаз, разбегающимися в стороны солнечными лучиками. Иными словами, Ольга была красавица.

Дождь за окном не утихал. А Ольга не сводила глаз с моей книги. Тогда я встал и подошел к ней. И протянул книгу.

— Вы автор? — спросила она, неожиданно покрываясь густым румянцем смущения.

— Да, — ответил я.

Она еще больше смутилась, а потом произнесла фразу, которая буквально пригвоздила меня к месту и заставила сердце гулко отбивать давно уже не слышанную музыку неожиданной и неизбежной встречи двух одиночеств. Половинка сердца встретилась в эту минуту с крылом бабочки, и они таинственно соединились и стали одним живым существом, имя которому — влюбленность.

— Я прочитала ваш роман несколько лет назад, — сказала она. — И, представьте, влюбилась в автора через слово. Такое бывает. Мои друзья сказали мне, что я сумасшедшая.

— В таком случае обнадежу вас. Я тоже сумасшедший.

На улице выглянуло солнце. Мы встали и пошли к морю и разговаривали обо всем на свете и, в то же время, ни о чем. Мы говорили словами, а в груди звучала мелодия. Завораживающая настолько, что можно было бы просто молчать и испытывать радость от этого. И все же слова были…

— Да, моя госпожа, — ответил Иван.

Теперь она взяла его за руку и ввела под купол шатра. В полутьме пахло любовью. На полу был постелен пушистый белый персидский ковер. Она присела и пригласила художника присесть с нею рядом. Пальцы их рук нежно переплелись, и теплая волна счастья окатила их сердца, заставляя их биться в унисон один другому. Курочкин закрыл глаза и прошептал нежные слова. И от того, что он произносил их вслух, новая волна необыкновенной небесной радости накрыла его, мужчина сделал глубокий вздох и открыл глаза. Перед ним была его воплощенная мечта о любви и счастье. Хотелось плакать и смеяться одновременно, смотреть видеть и закрывать глаза, петь веселые песни и углубляться в молчание. Художник понял, что это вершина любви, пик счастья.

Гульнара первая поцеловала его — царственно, немного церемонно. Он ответил нежно и ласково. Не было горячности, лихорадки. Любовь была по-восточному густа и ароматна. И по-восточному мудра. В ней было целомудрие, но в ней не было никаких запретов. Наслаждение легло от Востока до Запада легкой воздушной радугой, из палитры которой Иван брал краски для картин. Теперь он умел рисовать любовью.

Время всегда склоняется перед счастьем. Так было и в этот раз. Они любили и испили чашу, которая тут же наполнилась вновь красным рубиновым вином, похожим на цветок граната. Они не расплескали из любовного напитка ни капли.

И тот, кто идёт без любви хоть минуту, на похороны свои он идёт, завёрнутый в собственный саван.

Я хочу прикоснуться к тебе... Взять за руку и нежно, осторожно обнять... Но между нами препятствие, которое так просто не преодолеть.

Та ніщо не вічне, а любов тим більше,

Він хотів як краще, а віддав назавжди,

А вона чекала, просто сил не стало

І струна порвалась..

Но ничто не вечно, а любовь тем более,

Он хотел как лучше, но отдал навсегда,

А она ждала, просто сил не стало

И струна порвалась...

Нетребовательная любовь, любовь неразумная, ревниво оберегающая от всего дурного, питающая стерильной житейской кашицей, вместо того чтоб приучить к грубой подножной пище, — сколько матерей испортили ею своих детей, вырастив из них анемичных уродцев или махровых эгоистов-захребетников, не приспособленных к общежитию, отравляющих себе и другим существование.

Белая черёмуха душистая

Щедро зацвела в моём краю,

Только не могу никак решиться я,

Не могу открыть любовь свою.

Я иду тропинкою извилистой,

И встают деревья на пути.

Птицы о тебе поют заливисто,

Обещают мне тебя найти.

Белый цвет, черёмухи цвет -

Это весны весёлый привет.

Пусть везёт тому, кто верит и ждёт!

К сердцу всегда любовь дорогу найдёт.

Как жаль, что в Уголовном Кодексе

Пропущена статья:

За убийство любви — расстрел.