Марта Кетро. Горький шоколад. Книга утешений

Другие цитаты по теме

И только одно, говорят, невыносимо — жить рядом с тем, кого любишь. Потому что человек слаб уязвим и беззащитен перед лицом свершившейся любви.

Правда ли это, мне не известно.

Если крепко любишь, можно простить ложь. Когда любишь очень сильно, то ничего и прощать не надо.

Созерцание этого человека, прежде ненаглядного, погрузило меня в такое глубокое недоумение, что я бы захлебнулась им, не вынеси меня на поверхность второе, столь же сильное чувство — скука. Я отказываюсь верить, что все это было — настоящее счастье, настоящая печаль, потому что сухой остаток чувств укладывается в прелестный жест. Слегка, по-тайновечорному, разведенные руки, вращение левой кистью, раскрывающейся цветком, и произнесенное с некоторым извинением «но я... любила его...»

Не знаю, как у вас, а у меня было: допустим, отношения, семья или даже любовь, всё просто, но перспективно, и тут он вдруг произносит нечто отрезвляющее, фразу, которая многое обьясняет (если быть честной, она обьясняет всё, но кто же будет слушать). Он говорит, а ты понимаешь: с этим человеком у нас не получится. И понимание так безнадёжно, что запрятываешь его куда подальше, прикапываешь, как дер*мо на пленэре, маскируя листками: «сглупа сболтнул; ну и что, зато он милый; он не имел это ввиду; может ослышалась». Когда всё кончится, сразу всплывёт, «ага, говорил же!», — а тот момент ощущается, как стакан холодной воды за шиворот, но потом тебя переодевают в сухое, заворачивают в теплое, расцеловывают, утешают, и стоит ли поднимать шум из-за пустяка.

Я наслаждаюсь своей уязвимостью. Он предлагает встретиться около метро, и я решаю, что в дом он меня не позовет и вообще собирается со мной расстаться. А он хочет всего лишь зайти в магазин.

Он говорит мне на прощание: «Я был так рад с тобой», – и я прихожу к выводу, что продолжения не будет, потому что он собирается со мной расстаться. Или – о какой-то своей девушке – «я живу с ней». А меня охватывает жар, и сердце совершенно банально останавливается, потому что он конечно же «собирается со мной расстаться». (Все время на этом попадаюсь: я-то иначе пользуюсь словами, и мне сразу в голову не приходит, что «был» не обязательно означает «а теперь не буду». Что человек может сказать «жить» в смысле «совокупляться», а не «жить вместе». Только когда он трижды повторил «она на нем женилась», стали закрадываться кое-какие сомнения – может, не всегда «собирается со мной расстаться»?)

За это время ты провёл меня по стандартному лабиринту развлечений в детском парке: у входа – «как никогда в жизни», а у выхода – равнодушие. Мы шли по стрелочкам, минуя нежность, благоговение, печаль, ревность, «пошёл на хрен» и отвращение. Иногда делали круги, возвращались к страсти и надежде, иногда заглядывали в совсем уж темные комнаты, вроде ненависти и мести. Я входила, когда на улице была весна, а выхожу в начале января. Голова слегка кружится, очень хочется опуститься на снег и закрыть глаза. После множества слов, адресованных тебе (сказанных, написанных, нашептанных, подуманных), всех разноцветных слов, которые объединяет только одно, – то, что они не получили ответа, после этого остается самое простое: благодарность. Потому что исключительно из-за тебя додумалась до очередной своей теории любви, с которой буду носиться до тех пор, пока не появится кто-нибудь новый.

Трудно сказать, сколько любви у меня было, в сентиментальном настроении считаю, что три, в добром — две, в приступе честности прихожу к выводу, что одна. В отчаянии мне кажется, я никогда никого не любила.

Ловлю себя на том, что когда перед сном думаю о тебе, то с особой нежностью обнимаю ту мужскую спину, которая есть под рукой, потому что нежность естественным образом выступает сквозь кожу при мыслях о тебе, как при нагревании пероксида бария выделяется кислород (2BaO2=2ВаО+О2).

И вот твоя душа лежит в серой пыли и не знает, прорастёт ли она цветами или просто сгниет, – и это всё вместо того, чтобы наслаждаться лучшим периодом своей телесной жизни.

Хочется спросить: как же ты спал с нею, с такой вероломной, не боялся, что ночью горло перережет?