Я не умею о себе напоминать, ведь если человек сам не помнит, то — зачем?
Как будто я проснулся утром на больничной койке, ничего не помню, а ног и рук у меня нет. И врачи, отрезавшие мне их, ласково так приговаривают: «Ничего-ничего... и так люди живут... вот если бы мы тебе голову отрезали — тогда совсем было бы грустно, а так — терпимо». Вот. Терпимо — то самое слово. Когда я пытался объяснить им, что боль бывает такой нестерпимой, что её глупо совмещать с жизнью, они улыбались. Они говорили — время лечит всё, надо только ещё немного потерпеть, ещё чуть-чуть потерпи, внутри себя расплавленное стекло и рвущие крючья... ещё немного помучайся, а потом некоторое время — чуть меньше.