Рассказ почти очень хороший, нечто вроде подшедевра.
Когда я думаю о всех тех книгах, которые мне осталось прочесть, я считаю себя счастливцем.
Рассказ почти очень хороший, нечто вроде подшедевра.
Когда я думаю о всех тех книгах, которые мне осталось прочесть, я считаю себя счастливцем.
Сопоставленные с Библией все человеческие книги, даже самые лучшие, являются только планетами, заимствующими весь свой свет и сияние от Солнца.
Пиши про вещь. Любая из вещей хранит в себе прообраз человека: упрямство мысли или дряблость шей, другой ли признак, или призрак некий. Все стоит слов, все свой имеет вид и глубину, и молодость, и старость.
Патриарх литературы русской — Лев Толстой. Это — Казбек или что там? — самое высокое. В общем, отец. Пушкин — сын, Лермонтов — внучек, Белинский, Некрасов, Добролюбов, Чернышевский — племянники. Есенин — незаконнорожденный сын. Все, что дальше, — воришки, которые залезли в графский сад за яблоками. Их поймали, высекли, и они стали петь в хоре — на клиросе.
— Пап, — обратилась она к отцу, — ты можешь купить мне книгу?
— Книгу? — удивился он. — Это ещё зачем?
— Чтобы читать, папочка.
— Тебе что, телевизора мало? У нас классный телик с двенадцатидюймовым экраном, а тебе книга, видишь ли, понадобилась! Ты что, чокнулась?
В молодости требуются конкретные и оперативные ответы, и если уж их пытаться где-то вычитать, то скорее в социальной сети, а не в книге. Но со временем становится ясно, что сеть и книга очень по-разному насыщают: разница примерно та же, что между семечками и хлебом. Приходит день, когда хочется хлеба. И тогда начинают читать...
Если обратиться к истории литературы, то легко можно заметить, что авторы самых будоражащих душу любовных историй — в основном мужчины. То есть мужчины хотят читать, а некоторые — даже писать о любви. Но только когда они от неё страдают.
Писатель находится в ситуации его эпохи: каждое слово имеет отзвук, каждое молчание — тоже.