Это и есть любовь, — думала она, — не так ли? Когда, заметив чье-то отсутствие, ты ненавидишь его больше всего на свете? Даже больше, чем любишь его присутствие.
Это ради тебя я совершаю вещи, которые я ненавижу. Вот что значит любить.
Это и есть любовь, — думала она, — не так ли? Когда, заметив чье-то отсутствие, ты ненавидишь его больше всего на свете? Даже больше, чем любишь его присутствие.
А Бог грустит?
Грустит — значит существует, не так ли?
Я знаю, — сказала она, легонько шлепая его по плечу. — Может, я для того и спросила, чтобы узнать наконец, веришь ли ты в Бога.
Тогда скажем так: если Бог есть, то поводов для грусти у Него предостаточно. А если Его нет, то вот ему и повод погрустить. Так что, возвращаясь к твоему вопросу: скорее всего, Бог грустит.
Раз нет в этом мире любви, мы создадим новый мир, и обнесём его тяжелыми стенами, и оставим мягкой пурпурный мебелью, и оснастим дверным молотком, чей стук будет подобен тому, что издаёт алмаз, падающий на фетр ювелира, чтобы нам никогда его не слышать. Люби меня, потому что не существует любви, а все, что существует, я испробовал.
Раз нет в этом мире любви, мы создадим новый мир, и обнесем его тяжелыми стенами, и обставим мягкой пурпурной мебелью, и оснастим дверным молоточком, чей стук будет подобен тому, что издает алмаз, падающий на фетр ювелира, чтобы нам никогда его не слышать.
— ... С такой короткой стрижкой ты похожа на мальчика. Разве тебе не хочется им нравиться?
— Мне бы хотелось нравиться только тем мальчикам, которым я нравилась и до стрижки.
— ... С такой короткой стрижкой ты похожа на мальчика. Разве тебе не хочется им нравиться?
— Мне бы хотелось нравиться только тем мальчикам, которым я нравилась и до стрижки.