Я изменяюсь каждый день и благодарна каждой морщинке, что есть на моем лице.
Не будьте негативны, а то весь негатив всплывает на лице, а от него морщины.
Я изменяюсь каждый день и благодарна каждой морщинке, что есть на моем лице.
Морщины, конечно, не красят лица, но они — печать страданий, размышлений, улыбок, то есть печать жизни, взросления. Сотрите морщины — и вы сотрете лицо.
Пошли на убыль эти ночи,
Еще похожие на дни.
Еще кромешный полог, скорчась,
Приподнимают нам они,
Чтоб различали мы в испуге,
Клонясь к подушке меловой,
Лицо любви, как в смертной муке
Лицо с закушенной губой.
Я не знаю ни одного человека, у которого было бы такое выражение лица. Даже неловко смотреть. Такого взгляда нынче нет ни у кого. Видите? Весь мир переживает из-за того, что на грани вымирания оказались какие-то саламандры, а выражения лиц никого не заботят.
У большинства людей два лица: одно, чтоб показывать всему миру, и другое, которое только бог видит.
Когда он вошёл, Винанд встал из-за стола, глядя прямо на него. Лицо Винанда не было лицом незнакомого человека; лицо незнакомца — неизвестная земля, её можно открыть и исследовать, будь на то воля и желание. Тут же было знакомое лицо, которое замкнулось и никогда не откроется. В нём не было боли самоотречения, это было лицо человека, отказавшего себе даже в боли. Лицо отрешённое и спокойное, полное собственного достоинства, но не живого, а того, которое запечатлели изображения на средневековых гробницах, — достоинства, говорящего о былом величии и не позволяющего касаться останков.
Женщина всегда должна быть любима. Если её никто не любит — она ноль. Мы сдуваемся без любви.
Одни лица кажутся мне спокойными и ясными, другие — мрачными и угрожающими, третьи — переменчивыми, неискренними; ни в одном из людских лиц нет той разумной уверенности, которая отличает человеческое существо.