— Но ты не утратила веры?
— Нет.
Я знал, что нет, хотя сам, кажется, уже готов был разувериться.
— Потому что надеешься поправиться?
— Нет, — ответила Джейми, — просто вера — единственное, что у меня осталось.
— Но ты не утратила веры?
— Нет.
Я знал, что нет, хотя сам, кажется, уже готов был разувериться.
— Потому что надеешься поправиться?
— Нет, — ответила Джейми, — просто вера — единственное, что у меня осталось.
Иногда мне хочется вернуться в прошлое и исправить ошибки, но я понимаю, что тогда уйдёт и радость.
Я не думаю, что мы всегда можем понимать смысл происходящего. Я думаю, что иногда мы должны просто верить.
Если ты сидишь на чьей-то могиле, то, наверное, должен знать хотя бы немного о том, кто в ней лежит.
Мне нужно было приложить усилия, чтобы поступить в колледж. Я не играл ни в футбол, ни в баскетбол, ни в шахматы, ни в боулинг, не занимался музыкой, не блистал умом – да, черт возьми, практически ничем не блистал. В отчаянии я принялся вспоминать свои коронные трюки, но, честно говоря, насчитал не так уж много. Я умел вязать восемь морских узлов; мог дальше всех пройти босиком по горячему асфальту; балансировал карандашом на кончике пальца в течение тридцати секунд… Вряд ли этого было достаточно, чтобы обеспечить себе поступление в колледж.
Позднее я поняла, что в этом переменчивом мире вера и надежда связаны и неразделимы как канат и якорь. Веру нельзя подвергать сомнению. В ней нужно жить.
Дорогая мама, это личное эссе я хотел послать тебе, но не смог. Его название «Однажды в сказке». И это история о нас.
Иногда ты должен покинуть дом. Но ты был в нем так долго, что не знаешь, кто или что ждет тебя за дверями. Но потом ты понимаешь, что опыт, испытания и каждое мгновение формирует тебя. И ты несешь дом в сердце, не думая, куда занесет тебя судьба. Мне повезло. У меня потрясающий дом. Его не найти на карте. Но в нем ты найдешь волшебство. Ты найдешь любовь... надежду... и то, во что верить. Ты найдешь семью, в которой защищают друг друга. И даже разделенные проклятьем, пространством или временем, они всегда найдут друг друга. Они всегда находят друг друга. Как бы я хотел, чтобы мир узнал историю моей семьи... самого начала и в подробностях. Вы решите, что это лишь сказка. Но вот какая штука со сказками. Это не просто слова. Они живут в нас. Они делают нас собой. И пока мы верим в них... Волшебство будет жить.
Нам нужно умирать, чтобы творить,
Нам нужно всех простить, чтобы узнать ответ,
Нам нужно верить в себя и в родных,
Нам нужен берег, который подарит нам свет.
Заканчивая последнюю главу романа, я размышлял о значении слова «надежда». Раньше мне не приходилось задумываться над подобными вещами.
В современной Японии принято считать, что само понятие «надежда» — явление отмирающее. Надеяться можно, только если ты попал в трудное положение и тебе хочется верить, что завтра будет лучше, чем вчера. Ожидание, вера в лучшие времена присущи всем заключенным, узникам лагерей и вообще любому угнетенному человеку. Этот вопрос никогда не стоит перед представителями правящих классов или диктаторами. Больше всех надеются дети, ибо живут будущим.
Проблема нынешнего японского общества заключается в том, что оно не принимает реальность такой, какая она есть на самом деле. А для государства, которое не может адекватно оценивать свое настоящее, нет и будущего.
Иными словами, на наших глазах заканчивается целый исторический период, когда надежда на лучшее была краеугольным камнем общественного сознания. Отказываясь от этого понятия, общество теряет свою защитную функцию. Надежда становится личной проблемой каждого человека. Мы погрязли во лжи и заменяем веру риторикой.
Возможно, тот, кто сознательно отрекается от мира, в действительности стремится избавиться от этой лжи.