Чужая боль, дворняга грязная,
Не трогай детка, а вдруг заразная!
Не гладь — испачкаешь ладошки,
Зачем, иди другой дорожкой!
А детка, подрастая, знает:
Так проще — жить не замечая.
К чему тащить чужую ношу?!
Делить беду? Придумал тоже!
Сам разбирай! Не мне же больно!
С меня своих проблем довольно!
И так и дальше... Жить в покое,
Делить все на свое и на чужое...
Чужую боль в упор не замечают,
Забыв одно: бездушья не прощают...
А дети, как известно, не ведают, что творят. Дети даже не осознают, что причиняют кому-то боль. У них нет сострадания. Понимаешь?
Те, кто прошел через страдания, становятся самыми сострадательными. Они знают, что такое боль, и понимают других.
Не видя личностей, мы видим лишь цифры: тысячи умерших, сотни тысяч умерших, «число жертв может достичь миллиона». Прибавьте к статистическим данным мысли и чувства отдельных личностей, и они обратятся в людей.
Впрочем, и это тоже ложь, ибо страдают столько людей, что сам размах чисел отупляет. Смотри, видишь раздутый живот ребёнка, его скелетные ручки и мух, ползающих в уголках глаз? Лучше тебе станет, если ты узнаешь его имя, его возраст, его мечты, его страхи? Если увидишь его изнутри? А если тебе все же станет лучше, то разве мы не ущемим этим его сестру, что лежит подле него в обжигающей пыли, — искажённая и вздутая карикатура на человеческое дитя?
Положим, мы станем сострадать им. Но что в них такого? Почему они важнее тысячи других детей, которых опалил тот же голод, тысячи прочих юных жизней, которые вскоре станут пищей для мириадов извивающихся мушиных детей?
Мы возводим стены вокруг этих мгновений страдания, чтобы они не смогли ранить нас, и остаемся на своих островах. А сами эти мгновения покрываются гладким, переливчатым слоем, чтобы потом соскользнуть, будто жемчужины, из наших душ, не причиняя настоящей боли.
Сострадание — нечто более высокое, идущее из глубины души, а жалость там, где страх и боль.
Вот опять, этот дикий восторг.
Восхищаюсь, а потом терплю боль.
Я дрожу, красотою сражен,
Словно у меня в душе ком.
Сердце стонет от этих ран,
Для меня в этой боли радость одна.
Я вновь и вновь схожу с ума.
И добро — это зло, для любви,
Если ненавидел — прости.
Утоли свой пыл — пострадай от их сил,
Ощути шарм — слез не жаль.
И добро — это зло, для любви,
Если отстрадал — отойди.
Пытка для нас — наслаждение, экстаз.
Сдайся им сам — слез не жаль.
Боль не проходит. Ломаю спички,
Скорость падает до нуля.
Сотни людей, а мне безразлично…
Ещё один день прошёл без тебя.
Боль эхом отразилась от хрустального свода прекрасного замка, стены затрещали от резкого импульса, вырвавшегося из ее раненой груди, но глаза оставались холодными, наполненными тихой грустью и поздним озарением. Апатия навалилась на плечи, она, не в силах выдержать этого груза, упала посреди разрушенного, наполненного светом зала. Находясь под чарами безумного безразличия и совсем потеряв способность здраво мыслить, она направляет свой светлый взор на открывшееся над головой прозрачно-голубое ночное небо. Капли слез, ранее пролитых в этом священном месте, наблюдают за ней сверху, обрамленные ярким звездным светом, кружат в масштабном танце меланхолии, так и норовя сорваться вниз, коснуться ее щек, пробежать по светлому подбородку и вновь вернуться на небосвод. Желание продолжать начатое, бороться за собственный мир тают на глазах, словно снежинка в руках, как и желание жить. Так, сжавшись в комочек посреди огромного, светлого и холодного мира, она с немой печалью в глазах отдалась черной, страшной апатии, пожравшей ее нежную израненную душу.
Боль бывает прекрасной... Когда-нибудь все плохое останется позади, и ты начнешь лучше понимать мир, сможешь поставить себя на место другого и уже никого не заставишь страдать.
Cлайд с цитатой