Высоцкий. Спасибо, что живой

Другие цитаты по теме

Вы её задерживаете, чтобы меня на поводке держать, да? Боюсь, огорчу... Я бы и поехал и поклонился бы, ничего, корона бы с головы не упала. Только вы её тогда не отпустите. Она будет сидеть, а я на поводке бегать. Так я её угроблю. Это способ для тех, кто за шкуру свою боится, вроде оправдание «Я не ради себя, я ради неё», а мне жить, Виктор Михайлович, на две затяжки осталось. Так убедительно всё рассказали, слово Офицера дали, а вот сейчас позвонят «Михайлович, к ноге!» и всё, потому что всю жизнь в ошейнике! Кажется, такая полезная вещь, ну как без неё?.. Не поймём мы с вами друг друга...

В театре говорят: уважительная причина неявки актёра на спектакль — смерть. А мы живы, значит никаких изменений.

Я нарочно вышел с гитарой, чтобы вы не сомневались, кто к вам приехал.

Я нарочно начал с песни, чтобы вы не сомневались, кто перед вами.

Много чего было, но главное в другом: почувствовав, что можешь скоро умереть, ты становишься спокойным и тихим. Никаких тревог больше не возникает, потому что заботы связаны с миром живых. Жизнь — вот корень любых беспокойств. Но зачем тревожиться, если каждый знает, что когда-нибудь умрёт?

Я читал в National Geographic про то, как когда животное думает, что может погибнуть, оно напрягается и беснуется. Но когда оно знает, что погибнет, становится совсем спокойным.

Это, наверно, очень удобно, вот так вот, в темноте, топать ногами, свистеть. Вроде и себя показал, и не увидел никто.

В ночной тишине я закрываю глаза и словно прокручиваю фильм об этих проклятых месяцах. Наши тяжелые телефонные разговоры, твои многодневные отсутствия и потом, двадцать третьего июня, – смерть Одиль, мой крик о помощи, твое желание приехать меня утешить, преступный отказ в визе – и ты падаешь в пропасть. Потом – месяц холодной ярости, необъяснимой паники и вечером двадцать третьего июля – наш последний разговор:

– Я завязал. У меня билет и виза на двадцать девятое.

Скажи, ты еще примешь меня?

– Приезжай. Ты же знаешь, я всегда тебя жду.

– Спасибо, любимая моя.

Как часто я слышала эти слова раньше… Как долго ты не повторял их мне…

Да это же не я буду! С чужой кровью, больше двух килограммов не поднимать, всего бояться!..

— Как же я разжирел! Как же меня разнесло-то, а!

— Вов, это же мои джинсы.

— Да ты что!

— Давай я тебя лучше соберу. Расстегни, порвешь.

— А я смотрю — лежат! Думал, сейчас в них на сцену...