Хочет быстрее других докатиться до финишной ленты
И закричать: «Отпустите меня с этой третьей от Солнца планеты!»
Хочет быстрее других докатиться до финишной ленты
И закричать: «Отпустите меня с этой третьей от Солнца планеты!»
Время — самое лучшее и настоящее из того, что мы даем, и дар наш — песочные часы, — ведь горлышко, в которое сыплется красный песок, такое узенькое, струйка песка такая тоненькая, глазу не видно, чтобы он убывал в верхнем сосуде, только уже под самый конец кажется, что все проистекает быстро и проистекало быстро...
Мы, на земле, все время ходим над клокочущим, багровым морем огня, скрытого там — в чреве земли. Но никогда не думаем об этом. И вот вдруг бы тонкая скорлупа у нас под ногами стала стеклянной, вдруг бы мы увидели...
Человеку надо мало:
после грома — тишину.
Голубой клочок тумана.
Жизнь — одну.
И смерть — одну.
Утром свежую газету -
с Человечеством родство.
И всего одну планету:
Землю!
Только и всего.
И — межзвездную дорогу,
да мечту о скоростях.
Это, в сущности, — немного.
Это, в общем-то, — пустяк.
— Почему ты так разглядываешь небо?
— Взгляни сам, сколь прекрасен стал день перед тем, как закончиться, — сказал Магистр Лойсо. — По моим наблюдениям, все становится прекрасным, когда приходит к своему концу. Вот и ты сейчас красив, как никогда.
Я много думал. Не знаю. Так было. Это картина, которую я помню. Все равно как если б я заглянул в окно и увидел человека, пишущего письмо. Они вошли в мою жизнь и вышли из нее. И картина получилась такая, как я сказал: без начала и с непонятным концом.
Люди стремятся к чему-то, борются — конец один: метил попасть во дворец, а утонул в сточной канаве.
И, может быть, ты не стала звездой в Голливуде,
Не выходишь на подиум в нижнем белье,
У тебя не берут автографы люди,
И поёшь ты чуть тише, чем Монтсеррат Кабалье.
Но так и я, слава Богу, не Рикки, не Мартин,
Не выдвигался на Оскар, французам не забивал,
Моим именем не назван город на карте,
Но задёрнуты шторы и разложен диван.