— И что нам теперь делать?
— Своё собственное будущее.
— И что нам теперь делать?
— Своё собственное будущее.
— Он ушёл.
— Думаешь?
— Он всегда так делает. Ему становится скучно, и он... он... дёргает за верёвочки. Так было с Миром Апокалипсиса и... возможно, со всеми другими мирами. Он уходит и начинает новую историю. Но знаешь что? Это хорошо. Потому что если он свалил — остались только мы. Впервые — только мы.
— И где-то три миллиарда призраков.
— Да. Подумаешь, всего лишь ещё один Апокалипсис.
— А я не видел, чтоб ты рылся у него в карманах.
— Ну и что? Я тоже не вижу, какой фигней ты страдаешь, но ты же ею страдаешь.
— Дин, ты можешь бороться с этим.
— Ты правда в это веришь?
— Да, чёрт побери, я верю.
— Ну да, а ещё ты верил в пасхального кролика, когда тебе было двенадцать.
— Нет, не верил!
— Хм.
— Мне было одиннадцать.
— С половиной.
— Тебе приходилось говорить: «Прости меня, отче, ибо я согрешил»?
— Только однажды, в детстве. Поэтому не представляю, что говорить сейчас.
— Если хочешь, подкину тебе пару идей.
— Валяй, подкидывай.
— Ну, если навскидку, можешь припомнить, как ты куролесил с Руби, убил Лилит, освободил Люцифера, жил без души, не искал меня, когда я был в чистилище...
— Дин, я твой брат, я хочу знать, что ты в порядке.
— Да, я в порядке, в порядке! Тому, кто ещё раз спросит, в порядке ли я, я дам в глаз, ясно? Мучайся сам, а меня оставь в покое!
— О чём ты?
— Да о том, что у тебя теперь через каждое слово отец! Как бы отец хотел, чтобы я поступил! Сэм, вы всю жизнь были как кошка с собакой. Господи, да ты поцапался с ним даже при последней встрече! Но после его смерти решил всё наверстать, да? Прости, но не выйдет. Слишком поздно, Сэм.
— Зачем ты говоришь мне это?
— Затем, чтобы ты был честен с самим собой! Я привыкаю жить без него! А ты?
— Сплошная химия. Ты читал этикетку?
— Нет. Я прочитал «пирог», а остальное — просто «бла-бла-бла».
— Итак, что мы ищем? Осьмовампа? Вампонога?
— Это слишком даже для нас, верно?
— Это просто за гранью.