Но я не вижу никакого смысла в том, чтобы выставлять напоказ то, что я ещё могу скрыть.
Кореша — это пустая трата времени. Они вечно норовят опустить тебя до уровня своей социальной, сексуальной и интеллектуальной заурядности.
Но я не вижу никакого смысла в том, чтобы выставлять напоказ то, что я ещё могу скрыть.
Кореша — это пустая трата времени. Они вечно норовят опустить тебя до уровня своей социальной, сексуальной и интеллектуальной заурядности.
Большинство людей знают на собственном опыте: больше хочется всегда того, что не можешь получить, а то, чего тебе и даром не нужно, судьба тебе подносит на блюдечке. Такова жизнь, и жизнь половая — не исключение.
Я сказал то, что говорю всегда, когда происходит что-то скверное.
— Я щас сварю, — сказал я им.
Я ласково улыбаюсь Джокки, в душе желая этой любопытной скотине немедленной насильственной смерти.
Когда ты на кумарах, то чуваки под кайфом наводят на тебя тоску смертную, потому что они целиком поглощены своим кайфом и все твои мучения им глубоко ***ать. Какой-нибудь «синяк» в кабаке хочет, чтобы всем вокруг было так же весело, как и ему, но настоящему торчку (в отличие от того, кто ширяется от случая к случаю и кому нужен «соучастник преступления») насрать на всех остальных.
Даже в утробе своей матери Картошка был не зародышем, а полным набором скрытых наркотических и личностных проблем.
Кажется, будто какая-то частица Томми уже умерла, и я её оплакиваю. Теперь я понимаю, что смерть — это не событие, а процесс. Обычно люди умирают постепенно, по нарастающей. Они медленно чахнут в домах и больницах или в местах вроде этого.
Я ощутил любовь к ним всем. К Метти, Картошке, Дохлому и Лесли. Я хотел сказать им об этом, но получилось только:
— Я сварю.
Иногда мне кажется, что люди становятся торчками только из-за того, что им подсознательно хочется немножко помолчать.