Мисс Сидли нахмурилась, размышляя над тем, что в ее время дети были другими. Не вежливее — на это у детей никогда нет времени, и не то чтобы они больше уважали старших; у этих появилось какое-то лицемерие, которого раньше не было. Послушание с улыбкой на виду у взрослых — этого раньше не было.
Маленькие мальчики, которые выдумывают всякие истории, попадают в ад. Маленькие девочки, кстати, тоже...
Дети сражаются с потрясениями не так, как взрослые. Они пытаются сжиться с ними, может быть, потому что лет до тринадцати они и так живут в состоянии полуперманентного шока.
«Значит, ты не испытала еще радости материнства?» — спросил я ее.
«Собираюсь в июле, — сказала она. — Есть еще вопросы?»
«Да, — ответил я, — когда же ты изменила свое мнение о том, что рожать детей в этом говенном мире — аморально?»
«Когда я встретила человека, который оказался не говном», — ответила она и повесила трубку.
Прошлое, как и шкаф: не следует залезать слишком глубоко. Там всегда может прятаться монстр, готовый укусить тебя.
Мы много говорили о детях и отлично договорились, что если мы даже узаконим наши отношения, то все равно не будем их иметь, потому что не хотим. Мы не имеем права бросить детей в этот грязный, перенаселенный, говенный мир.
Но послушайте меня, вы трое, выслушайте хоть это, если вы так ничего и не поняли: всё, что я сделала, я сделала ради любви… из-за естественной материнской любви к своим детям. Это самая сильная любовь в этом мире, и самая смертельная. Нет на земле человека сильнее и страшнее, чем мать, которая боится за своих детей.
Отсечь прошлую жизнь труднее, чем щелкнуть пальцами; даже чем щелкнуть пальцами несуществующей руки.
... жизнь в прошлом в какой-то степени смахивает на жизнь под водой, когда дышать приходится через трубочку.
Cлайд с цитатой