Герои должны умирать. Если они выживают, то становятся скучнейшими людьми на свете.
Люди многое забывают, когда речь идёт о жизни и смерти.
Герои должны умирать. Если они выживают, то становятся скучнейшими людьми на свете.
О смерти люди говорят и знают, что она неизбежна, но никто в нее не верит, поскольку она лежит за пределами понятий о жизни и обусловлена самой жизнью. Смерть нельзя постичь.
Благодаря любви примитивный страх перед собственной смертью превращается в тревогу за другого. И как раз эта сублимация страха делает любовь ещё большей мукой, чем смерть, ибо страх полностью переходит к тому, кто пережил партнёра.
О смерти люди говорят и знают, что она неизбежна, но никто в нее не верит, поскольку она лежит за пределами понятий о жизни и обусловлена самой жизнью. Смерть нельзя постичь.
— Как поживает ваша возлюбленная, Роберт?
— Не знаю. Последнее время я ничего о ней не слышал.
— Вы хоть изредка переписываетесь?
— У нас обоих трясется правая рука, а печатать на машинке ни она, ни я не умеем.
Нам внушили, с детства заложили в генах любовь к человеку с ружьём. Мы выросли словно бы на войне, даже те, кто родился через несколько десятилетий после неё. И наше зрение устроено так, что до сих пор, даже после преступлений революционных чрезвычаек, сталинских заградотрядов и лагерей, после недавнего Вильнюса, Баку, Тбилиси, после Кабула и Кандагара, человека с ружьём мы представляем солдатом 45-го, солдатом Победы. Так много написано книг о войне, так много изготовлено человеческими же руками и умом оружия, что мысль об убийстве стала нормальной. Лучшие умы с детской настойчивостью задумываются над тем, имеет ли право человек убивать животных, а мы, мало сомневаясь или наскоро соорудив политический идеал, способны оправдать войну.
Конец неизбежен, что для больного, что для здорового, такое вот парадоксальное равенство.
В том, что ты продаёшь, вовсе не надо смыслить. Именно тогда продаёшь всего успешней. Не видя изъянов, чувствуешь себя свободнее.
Странно, думаю я, сколько убитых видели мы во время войны — всем известно, что два миллиона пали без смысла и пользы, — так почему же мы так взволнованы одной смертью, а о тех двух миллионах забыли? Но, видно, всегда так бывает...