Мы жили по веку соседи,
уже потому не напрасно,
что к черному цвету трагедии
впервые добавили красный.
Мы жили по веку соседи,
уже потому не напрасно,
что к черному цвету трагедии
впервые добавили красный.
Творец, никому не подсудный,
со скуки пустил и приветил
гигантскую пьесу абсурда,
идущую много столетий.
Мы жили по веку соседи,
уже потому не напрасно,
что к черному цвету трагедии
впервые добавили красный.
Века несутся колесницей,
дымятся кровью рвы кювета,
вся тьма истории творится
руками, чающими света.
Нам глубь веков уже видна
неразличимою детально,
и лишь историку дана
возможность врать документально.
Смотрясь весьма солидно и серьезно
под сенью философского фасада,
мы вертим полушариями мозга,
а мыслим — полушариями зада.
Помимо воли память воскрешает трагическую историю Армении конца XIX начала XX веков, резню в Константинополе, Сасунскую резню, «великого убийцу», гнусное равнодушие христиан «культурной» Европы, с которыми они относились к истреблению их «братьев во Христе», позорнейший акт грабежа самодержавным правительством церковных имуществ Армении, ужасы турецкого нашествия последних лет, — трудно вспомнить все трагедии, пережитые этим энергичным народом.
Поскольку у нас пароход сказочный, а пассажиры заколдованы злым волшебником Карлой Марлой и работать не умеют. Зато очень хорошо поют. Когда они видят вновь подходящую баржу с подарками, выходят на палубу с гармошками, с балалайками, играют и поют песни. Чудные какие-то песни, странные.
На всех перепутьях, что пройдены,
Держали, желая мне счастья,
Стальные объятия Родины
И шею мою и запястья.