Аполлон Александрович Григорьев

Другие цитаты по теме

Благословение да будет над тобою,

Хранительный покров святых небесных сил,

Останься навсегда той чистою звездою,

Которой луч мне мрак душевный осветил.

А я сознал уже правдивость приговора,

Произнесенного карающей судьбой

Над бурной жизнию, не чуждою укора, -

Под правосудный меч склонился головой.

Разумен строгий суд, и вопли бесполезны,

Я стар, как грех, а ты, как радость, молода,

Я долго проходил все развращенья бездны,

А ты еще светла, и жизнь твоя чиста.

Бывают дни... В усталой и разбитой

Душе моей огонь, под пеплом скрытый,

Надежд, желаний вспыхнет... Снова, снова

Больная грудь высоко подыматься,

И трепетать, и чувствовать готова,

И льются слёзы... С ними жаль расстаться,

Так хороши и сладки эти слёзы,

Так верится в несбыточные грёзы.

О, говори хоть ты со мной,

Подруга семиструнная!

Душа полна такой тоской,

А ночь такая лунная!

Есть старая песня, печальная песня одна,

И под сводом небесным давно раздается она.

И глупая старая песня — она надоела давно,

В той песне печальной поется всегда про одно.

Про то, как любили друг друга — человек и жена,

Про то, как покорно ему предавалась она.

Как часто дышала она тяжело-горячо,

Головою склоняяся тихо к нему на плечо.

И как божий мир им широк представлялся вдвоём,

И как трудно им было расстаться потом.

Как ему говорили: «Пускай тебя любит она -

Вы не пара друг другу», а ей: «Ты чужая жена!»

И как умирал он вдали изнурён, одинок,

А она изнывала, как сорванный с корня цветок.

Ту глупую песню я знаю давно наизусть,

Но — услышу её — на душе безысходная грусть.

Вы рождены меня терзать -

И речью ласково-холодной,

И принужденностью свободной,

И тем, что трудно вас понять,

И тем, что жребий проклинать

Я поневоле должен с вами,

Затем что глупо мне молчать

И тяжело играть словами.

Вы рождены меня терзать,

Зане друг другу мы чужие.

И ничего, чего другие

Не скажут вам, мне не сказать.

Вечер душен, ветер воет,

Воет пёс дворной;

Сердце ноет, ноет, ноет,

Словно зуб больной.

Небосклон туманно-серый,

Воздух так сгущён...

Весь дыханием холеры,

Смертью дышит он.

Когда душа твоя

устанет быть душой,

Став безразличной

к горести чужой,

И майский лес

с его теплом и сыростью

Уже не поразит

своей неповторимостью.

Когда к тому ж

тебя покинет юмор,

А стыд и гордость

стерпят чью-то ложь, —

То это означает,

что ты умер…

Хотя ты будешь думать,

что живешь.

Рагнара всегда любили больше меня. Мой отец. И моя мать. А после и Лагерта. Почему было мне не захотеть предать его? Почему было мне не захотеть крикнуть ему: «Посмотри, я тоже живой!» Быть живым — ничто. Неважно, что я делаю. Рагнар — мой отец, и моя мать, он Лагерта, он Сигги. Он — всё, что я не могу сделать, всё, чем я не могу стать. Я люблю его. Он мой брат. Он вернул мне меня. Но я так зол! Почему я так зол?

Под белым полотном бесплотного тумана,

Воскресная тоска справляет Рождество;

Но эта белизна осенняя обманна -

На ней ещё красней кровь сердца моего.

Ему куда больней от этого контраста -

Оно кровоточит наперекор бинтам.

Как сердце исцелить? Зачем оно так часто

Счастливым хочет быть — хоть по воскресным дням?

Каким его тоску развеять дуновеньем?

Как ниспослать ему всю эту благодать -

И оживить его биенье за биеньем

И нить за нитью бинт проклятый разорвать?

I thought about leaving for some new place,

Somewhere where I, I don't have to see your face,

'Cause seeing your face only brings me out in tears,

Thinking of the love I've wasted all through the years.