— Ветер всегда куда-то летит. А что он делает, когда прилетает?
— Наверное, надевает шляпу и болтает без конца.
— Ветер всегда куда-то летит. А что он делает, когда прилетает?
— Наверное, надевает шляпу и болтает без конца.
— Ты беспокоилась за меня.
— Я беспокоилась из-за тебя, демон. Ты поднаторел в убийствах. Если уж от тебя нельзя избавиться, предпочту, чтобы ты убивал врагов.
— Нет. Ты переживала. Та часть тебя, которая не помнит, что я — это я. Ты заглушаешь её. Ты думаешь, забота — это слабость. Не волнуйся. Я никому не скажу.
— Какое незабываемое приключение: путешествие по бескрайнему песчаному океану.
— Да уж, пустыне нет дела, сочетается ли маникюр со шляпой. Обидно, наверное.
— Хм... что вы там говорили час назад? Насчет того, что скорее умрете, чем проведете еще день в этом месте?
— Ладно. Мы оба ее ненавидим. Это свяжет нас на века.
— Выходит, Коул, ты можешь быть невидимым по желанию? А других людей можешь так спрятать?
— Да. Но я устаю. И это не выходит, если они громкие. Или злые. Или яркие.
— А предметы? Можешь сделать так, чтобы люди не замечали вещь?
— Может быть. А что, например?
— Ну я не знаю. Книгу, коробку... ящик... повозку с ящиками?
— Я правильно понимаю, Варрик, что вы знали отступника, взорвавшего киркволлскую церковь?
— К сожалению, да.
— Чего же он надеялся добиться своим безумным поступком?
— В точности того, чего добился: чтобы мирные люди бросились убивать друг друга.
— Я так полагаю, на Венец зимы вы ему подарки больше не шлете?
— Как сказать. Горящий мешок навоза бронто можно считать подарком?
— Только если он с шелковой ленточкой, цветик мой.
— Но он умер в конце последней книги. Если вернётся, читатели запутаются.
— Та-ак. Знаешь, копаться в личной жизни — это ещё ладно, но творческие задумки — дело интимное.
— Они когда-нибудь молчат?
— Парень, говорить нужно более конкретно. Кто молчит?
— Люди в голове. Они ненастоящие, но говорят и думают. Иногда ты смотришь их глазами.
— Если бы они замолкали, мне бы не приходилось столько писать.
— То, что вас выделяет, может быть не только бременем, но и козырем, цветик мой. Это зависит от вас.
— Жаль, что мне не сказали этого в юности.
— Вы с Крэмом говорите друг другу слова, которые должны ранить, но они не настоящие, Железный Бык.
— Ага. Мы друг на друга желчь сливаем. У солдат такое сплошь и рядом. Ничего особенного это не значит.
— Значит. Дружбу. И что вы солдаты. Крэму нравится, он этим гордится.
— Да, кажется, понимаю... Хм, «он».
— Это неправильно?
— Нет, все правильно. Я как раз подумал, раз уж ты читаешь все прямо из головы... Хороший ты парень, малыш. Оставайся таким.
— Доспехи правильные. Тело неправильное, но ему это больше не мешает.
— Ты ему помог.
— Дориан, ты чувствуешь капли Тени вокруг, когда читаешь заклинания? Они скапливаются за Завесой, стягиваются силой, а потом срываются на солнечную сторону.
— Значит, когда я бросаю сгусток огня, это просто Тень говорит «ку-ку»?
— Нет, так она не говорит.
— Если она вообще говорит что-то, кроме «сгори до костей, чтоб тебя», я и слушать не хочу.
— «Одной любви мало». Для чего мало? Ты не объяснил, Дориан.
— А я уж надеялся, что с этим закончили.
— Он среди зрителей, смотрит, как я сдаю экзамен. Так горд, что слёзы на глазах. Всё, чтобы он был счастлив, что угодно. Почему это стало неправдой?
— Коул, это... неподходящая тема для беседы. Пожалуйста, не надо.
— Я делаю тебе больно, Дориан. Слова свиваются, секут, саднят. Ты говорил, можно спрашивать.
— Я помню. Просто ты спрашиваешь... про очень личное.
— Но тебе больно. Я хочу помочь, но всё перепутано с любовью. Не могу распустить, не порвав. Ты слишком крепко его держишь. Даёшь себя ранить, думаешь, что боль — это ты. Зачем так?
— Уймите его кто-нибудь, а? Выгоните обратно в Тень или хоть куда?