И ты мгновенно забывала
Влюблённых тех, что полегло,
Жертв оказалось и немало,
Но их и больше быть могло.
И ты мгновенно забывала
Влюблённых тех, что полегло,
Жертв оказалось и немало,
Но их и больше быть могло.
И что в душе так мирно жило,
Разрушил всё твой стройный стан.
Ты улыбалась очень мило,
Но это был сплошной обман.
У нее были темные волосы, как и глаза, а мысли — ещё темнее. Она была непредсказуемая, наверное, поэтому я с каждым днём очаровывался ею все больше и глубже.
От вашей красоты можно ослепнуть,
От вашей тупости можно одуреть,
От вашей навязчивости можно задохнуться!
Я молчу. Я восторженно (и, вероятно, глупо) улыбаюсь, смотрю в ее зрачки, перебегаю с одного на другой, и в каждом из них вижу себя: я — крошечный, миллиметровый — заключен в этих крошечных, радужных темницах. И затем опять — пчелы — губы — сладкая боль цветения...
Женщина не может жить без любви. И когда ты видишь полный нежности взгляд другого человека, то понимаешь, что в этом мире для него ты одна, ты самая лучшая, тебя избрали. Это любую из нас делает прекраснее!
О, верьте мне, красавицы Москвы,
Блистательный ваш головной убор
Вскружить не в силах нашей головы.
Твои успехи не случайны.
Ты родилась, чтоб побеждать.
И всё открыто, нету тайны,
Что сердце мог любой отдать.
Её поза была, как у той женщины, которой больше нечего скрывать от мужчины, или у той, которая только что родила ребёнка: широко, открыто и бесконечно прекрасно. Я же смотрел на её обнажённое тело и горячо, до кома в горле, любил жизнь.