Януш Леон Вишневский. Любовь и другие диссонансы

Перечитала, закрыла дневник. Когда человек счастлив, ему нечего сказать.

— Боль — такая же неотъемлемая часть жизни, как счастье, — произнесла вслух. — Без ночи не будет дня. Я живая, я смеюсь, мне больно. У меня есть сердце, моя душа то поёт, то плачет. Для классики — чёрный, белый, нейтральный серый — я слишком живая сейчас! Я пишу красным — и чернила беру в своих венах.

6.00

Другие цитаты по теме

И ещё. Я прощаю любимым людям то, что не могу простить себе. И недавно мне стало страшно. Понимаю, бывает всякое, какой-то один поступок не характеризует личность человека в целом и не изменит моё о нём мнение, но любить его так, как раньше — я больше не смогу. Во мне появится ещё один кристаллик льда, из которых потом можно будет сложить слово ВЕЧНОСТЬ.

Пусть то, что умерло, останется мёртвым, но я надеюсь, что «прах, в прах возвратившись», даст плодотворную почву живущему ныне...

Она думала о том, каким хрупким оказывается счастье. Кто-то посылает тебе великую любовь, а потом вдруг отбирает ее, нелепо и безжалостно. И люди живут дальше, без любви, и сохраняют «крепкие» семьи, ячейки общества.

И чем быстрее шла, тем легче ей становилось. Легче... Антонимы. Легко — тяжело. Холодно — горячо. Во всём заложена двойственность, или, как модно говорить, дуализм. И одно предполагает наличие другого: если есть одиночество, должна быть и любовь. Иначе невозможно.

Детали вообще вершат судьбу. Из них складывается вся наша жизнь. Даже в любви все может разрушить в одночасье незначительная деталь.

Каждую ночь ты знаешь, что через пять, четыре, три часа сможешь встать и начать жить заново.

Ведь жизнь наполняется смыслом и красками, только когда любишь. Казалось бы, что может быть проще — полюбить человека, наполниться чувством к нему? Но — не получается. А ведь хотелось бы, чтобы ударило током, обожгло, чтобы началось то, что называют «химией».

(из письма)

P.S. Весь день я привыкаю к мысли о том, что перестала быть девственницей, не став любимой...

— А у тебя что кончилось? — спросил он.

— Любовь у меня кончилась, а я пытаюсь понять почему... — сказала она тихо, подворачивая слишком длинные рукава мужской рубашки, и сама удивилась своей откровенности.

— Любовь? Это какая, когда держатся за руки? Нельзя всю жизнь держаться за руки, потому что рано или поздно руки затекут. Такая любовь всегда кончается, — сказал он, спрыгивая на песок. — Когда-нибудь да кончится. По-другому не бывает, иначе мы все поумирали бы. Но важнее любви то, что остается после нее.

Может, я слишком боюсь боли, своей и чужой? Или слишком люблю её — свою и чужую? Я размышляю, рефлексирую, пытаясь понять — себя, конечно, себя. Маленькие инъекции боли — как укол эндорфина прямо в сердце.

Тоска одиночества наверняка усиливает все недуги. Интересно, а есть такой диагноз: неприкаянность и отсутствие любви?