Я — гений, а у каждого гения бывают свои странности. Я, например, люблю смотреть на дым крематория.
Смерть пугает меня тем, что это слишком большая перемена. Но старение мне интересно.
Я — гений, а у каждого гения бывают свои странности. Я, например, люблю смотреть на дым крематория.
Смерть пугает меня тем, что это слишком большая перемена. Но старение мне интересно.
Если человек любуется на копию картины, разве у него в душе возникают поддельные чувства?
Для меня загадка, почему люди требуют от искусства осмысленности, при этом осознавая, что в самой жизни смысла как такового нет.
Мне хочется, чтобы мои фильмы выходили на экраны, а не самому выходить в свет. Я думаю, не следует слишком интересоваться судьбой своих картин. Это похоже на школьную жизнь ваших детей. Вы должны позволить им решать за себя, не извиняться за них, совать десять баксов, поддерживать при случае, и говорить, чтобы не дружили с вон той девчонкой. Потом отправлять их из дому и заниматься своими делами.
Секс — удивительное явление. Это вроде джаза: вы можете слушать одну попсовую песенку сколько угодно раз, но с бессчетным количеством вариаций. Секс должен быть таким же. Одна мелодия, но множество аранжировок.
Не думаю, что люди принимают такой простой факт: в жизни нет смысла. Мне кажется, из-за этого людям страшно неуютно.
Я смотрю на мир и повсюду вижу абсурд. Люди непрестанно делают странные вещи, до такой степени странные, что мы умудряемся их не замечать. Поэтому я люблю кофейни — там все на виду.
Я не понимаю политику. Не понимаю самой идеи двух сторон. Мне кажется, что хотя бы что-нибудь хорошее, как и что-нибудь плохое, должно быть в каждой из них. И хотя всегда есть середина, на нее как будто не обращают внимания. Наблюдать за этим очень утомительно — такое чувство, что мы не движемся вперед.
Нам кажется, что с возрастом мы начинаем понимать закономерности, но в действительности мы только утрачиваем воображение. Ребенком я воспринимал мир как волшебство. Конечно, у меня были обычные страхи, например, перед походом в школу, но они ведь были у всех, так что казались мне совершенно нормальными.
Вот что самое ужасное в современном мире: люди думают, что герои телевизионных новостей умирают без боли и без крови.