Я не признаю самоубийства. Оно ведь не меняет того факта, что ты жил на земле, а в ту минуту я желел лишь одного — никогда не существовать!
Я никогда не думал, честно говоря, что филология и история искусств могут прокормить человека.
Я не признаю самоубийства. Оно ведь не меняет того факта, что ты жил на земле, а в ту минуту я желел лишь одного — никогда не существовать!
Я никогда не думал, честно говоря, что филология и история искусств могут прокормить человека.
Мы говорили о звездах, как обычно говорят ночью, пока не станет ясно, что ни один из собеседников не понимает в звездах.
Вообще для нее имело значение только будущее и, пожалуй, чуть-чуть настоящее, но к чужому опыту она была абсолютно равнодушна, как, впрочем, все молодые; ее нисколько не занимало, что все повторяется из поколения в поколение, и пережитое чему-то нас уже научило или могло бы научить.
Вообще человек в целом, как конструкция, еще может сойти, но материал никудышный: плоть — это не материал, а проклятие.
Хочет покончить с собой? Я тоже хочу. И ты тоже хочешь. Все хотят, мать твою. Никто не придаёт этому значения.
... Самоубийство зачастую само по себе есть месть. С целью вызвать у тех, кто тебя предал, чувство вины.
Самое главное даже не то, что Клелл пытался покончить с собой, а сознание того, насколько же он был несчастен, и то, что, не достигнув цели, он еще больше унизил себя. Эта боль останется навсегда, она не уйдет.
— Выпивка и секс. Вот что погубило твоего дядю — выпивка и секс.
— Верно. Он не мог получить ни того, ни другого, потому и застрелился.