Люди не могут достичь истинной святости, если им не будет предоставлена возможность решительно обратиться к пороку.
— Не думаю, что это законно, людей жечь. А то бы люди это постоянно делали.
— Если ты религиозен, всё нормально.
Люди не могут достичь истинной святости, если им не будет предоставлена возможность решительно обратиться к пороку.
— Не думаю, что это законно, людей жечь. А то бы люди это постоянно делали.
— Если ты религиозен, всё нормально.
... если вы перестанете твердить людям, что после их смерти все будет в порядке, то они, возможно, попытаются навести порядок, пока еще живы.
Нет, конечно, он [демон Кроули] делал все, что мог, чтобы ухудшить их [людей] и без того краткую жизнь. В этом была суть его работы, но он не мог придумать ничего настолько плохого, чтобы хоть в чем-то сравняться с теми гадостями, которые они придумывают сами. Похоже, это был просто талант, каким-то образом встроенный в них с самого начала.
Так что говорить, что он вырастет демоном только потому, что его папаша демоном стал — все равно, что считать, что если отрезать мыши хвост, она будет рожать бесхвостых мышей. Нет. Воспитание — это все.
Ад — не трясина зла, точно так же как Рай, по мнению Кроули — не водопад добра: это просто имена игроков в великой партии. А вот настоящее, неподдельное, неповторимое добро — и равно кровавое, кошмарное, катастрофическое зло — можно найти только в глубинах человеческого сознания.
Перевод: Очень сильно помогает в понимание людских дел, осознание того, что большинство величайших триумфов и трагедий в истории произошли, не потому что люди по существу своему хорошие или плохие, а потому что они по существу своему люди.
Опаздывал Кроули потому, что ему очень нравился двадцатый век. Он был лучше семнадцатого, гораздо лучше четырнадцатого. О Времени, говорил всегда Кроули, можно сказать кое-что приятное, например, оно дальше и дальше уносило его от четырнадцатого века, самого скучного столетия на Божьей, извините, пожалуйста, Земле. О двадцатом веке можно многое сказать, но он уж точно не скучен.
Шум, визг, скрежет металла. Машина остановилась.
Азирафаэль прищурился, опустил руки и неуверенно открыл дверцу.
— Ты в кого-то врезался, — сказал он.
— Нет, — сказал Кроули. — Кто-то врезался в меня.
В смысле, про огонь и войну вы правы, а вот эта штука, Вознесение — ну, вы представьте себе всех их на Небесах — повсюду их столпившиеся отряды, так далеко, как может проследовать ваше сознание, и ещё дальше, компания за компанией; все это, ну то, что я пытаюсь сказать, у кого будет время выбирать людей и их в небо поднимать, чтобы смеялись над другими людьми, помирающими от лучевой болезни на опаленной и горящей земле под ними? И добавлю, вы считаете это морально хорошим времяпрепровождением.