Муж и жена не могут не ссориться, если любят, а я люблю тебя до сумасшествия.
Когда она плачет, то я готов клясться в вечной любви и сам плакать.
Муж и жена не могут не ссориться, если любят, а я люблю тебя до сумасшествия.
Но ревновать можно только тех, кого любишь, а разве я люблю девушку в красном? Если любить всех девушек, которых я встречаю, живя под луной, то не хватит сердца, да и слишком жирно...
— Вы так преданы друг другу. Неужели вы никогда не ссоритесь?
— Никогда. Я просто не вижу смысла двум влюбленным говорить друг другу гадости.
— Я говорил когда-то то же самое этому куску говна.
Она вас любит, вам она по душе, и не знаю, не знаю, почему это вы точно сторонитесь друг друга. Не понимаю!
Повесьте меня вот на этом гвозде вверх ногами — разве женщина умеет любить кого-нибудь, кроме болонок?...
Как зарождается любовь... всё это неизвестно, и обо всем этом можно трактовать как угодно. До сих пор о любви была сказана только одна неоспоримая правда, а именно, что «тайна сия велика есть», всё же остальное, что говорили о любви, было не решением, а только постановкой вопросов, которые так и остались неразрешенными. То объяснение, которое, казалось бы, годится для одного случая, уже не годится для десяти других, и самое лучшее, по-моему, — это объяснять каждый случай в отдельности, не пытаясь обобщать.
Он вспомнил длинные московские разговоры, в которых сам принимал участие ещё так недавно, — разговоры о том, что без любви жить можно, что страстная любовь есть психоз, что, наконец, нет никакой любви, а есть только физическое влечение полов, — и все в таком роде; он вспоминал и думал с грустью, что если бы теперь его спросили, что такое любовь, то он не нашелся бы, что ответить.
Любовь юная, прелестная, поэтическая, уносящая в мир грез, — на земле только она одна может дать счастье!
Когда любишь, то в своих рассуждениях об этой любви нужно исходить от высшего, от более важного, чем счастье или несчастье, грех или добродетель в их ходячем смысле, или не нужно рассуждать вовсе.