И в гостиной при свечах
Он танцевал как Бог.
Но зато менялся на глазах,
Только вспомнит шум дорог.
Всё, что имел, тут же тратил,
И, за порог сделав шаг,
Мой друг давал команду братьям,
Вверх поднимая кулак.
И в гостиной при свечах
Он танцевал как Бог.
Но зато менялся на глазах,
Только вспомнит шум дорог.
Всё, что имел, тут же тратил,
И, за порог сделав шаг,
Мой друг давал команду братьям,
Вверх поднимая кулак.
Помнишь,
Ты ведь помнишь,
Ты был гордым мудрым вождем.
Помнишь,
Ты ведь помнишь,
Как вошли солдаты в твой дом.
Ты встречал рассвет
Среди выжженных скал.
Время шло, и вот
Час расплаты настал.
Под гитарный жёсткий рок, который так любил
На Харлее он домчать нас мог до небес и звёзд любых,
Но он исчез и никто не знал
Куда теперь мчит его байк.
Один бродяга нам сказал
Что он отправился в рай.
Я бы мог с тобою быть,
Я бы мог про всё забыть,
Я бы мог тебя любить,
Но это лишь игра!
В шуме ветра за спиной
Я забуду голос твой
И о той любви земной,
Что нас сжигала в прах!
И я сходил с ума...
В моей душе нет больше места для тебя!
Ты — дитя окраин и горячих зон,
Сын мертвой природы.
Ты игрок без правил, сам себе закон.
Ты — воин свободы.
... Я болен.
Мой крик беззвучен.
Я тихо иду в ночи.
Колышется плач паучий,
Бесшумно журчат ключи,
Замки открывая лучше,
Чем золото и мечи,
И дремлют в овраге тучи.
Я болен.
Неизлечим.
О чем? И действительно, я ли это?
Так ли я в прошлые зимы жил?
С теми ли спорил порой до рассвета?
С теми ли сердце свое делил?
А радость-то — вот она — рядом носится,
Скворцом заливается на окне.
Она одобряет, смеется, просится:
— Брось ерунду и шагни ко мне!
И я (наплевать, если будет странным)
Почти по-мальчишески хохочу.
Я верю! И жить в холодах туманных,
Средь дел нелепых и слов обманных.
Хоть режьте, не буду и не хочу!
«Ты совсем, ты совсем снеговая,
Как ты странно и страшно бледна!
Почему ты дрожишь, подавая
Мне стакан золотого вина?»
Отвернулась печальной и гибкой…
Что я знаю, то знаю давно,
Но я выпью и выпью с улыбкой
Всё налитое ею вино.