Станислав Лем. Сумма технологии

... идеал учёного — тщательная изоляция рассматриваемого им явления от мира собственных переживаний, очистка объективных фактов и выводов от субъективных эмоций. Идеал этот чужд художнику. Можно сказать, что человек тем в большей степени является учёным, чем лучше умеет подавлять в себе человеческие порывы, как бы заставляя говорить своими устами саму природу. Художник же тем более является художником, чем сильнее навязывает нам самого себя, всё величие и ничтожность своего неповторимого существования. Мы никогда не встречаем столь чистых случаев; это свидетельствует о том, что реализовать их полностью невозможно: ведь в каждом учёном есть что-то от художника, а в каждом художнике — кое-что от учёного.

0.00

Другие цитаты по теме

Чем искусственнее окружающая нас среда, тем сильнее мы зависим от технологии, от её надёжности — и от её сбоев, если она их допускает.

Как известно, ничто не стареет так быстро, как будущее.

Вот что значит учёные: обязательно придумают этакое красивое новое название...

Всякая информация предполагает наличие адресата. «Информации вообще» не существует.

При всем содеянном зле именно наука вызволила значительную часть человечества из голодного существования, тогда как фундаментом всех религиозных систем азиатского образца является именно равнодушие — столь же возвышенное, сколь катастрофическое по своим последствиям.

Ученый в моем представлении — это человек страшно любопытный и занудный. Я не любопытный, поэтому я не ученый.

Принц шел медленно, наслаждаясь открывшимся перед его глазами праздником красок. Он покровительствовал искусствам и любил живописцев, на полотнах которых оживало и становилось вечностью прошлое.

Художники обычно не знают, что нужно менять, они просто острее других чувствуют боль.

Контакт — означает обмен какими-то сведениями, понятиями, результатами… Но если нечем обмениваться? Если слон не является очень большой бактерией, то океан не может быть очень большим мозгом. С обеих сторон могут, конечно, производиться какие-то действия. В результате одного из них я смотрю сейчас на тебя и пытаюсь тебе объяснить, что ты мне дороже, чем те двенадцать лет, которые я посвятил Солярису, и что я хочу быть с тобой. Может, твоё появление должно быть пыткой, может, услугой, может, микроскопическим исследованием. Выражением дружбы, коварным ударом, может, издевательством? Может быть, всем вместе или — что кажется мне самым правдоподобным — чем-то совсем иным. Но в конце концов разве нас должны занимать намерения наших родителей, как бы они друг от друга ни отличались? Ты можешь сказать, что от этих намерений зависит наше будущее, и с этим я соглашусь. Не могу предвидеть того, что будет. Так же, как ты. Не могу даже обещать тебе, что буду тебя всегда любить. После того, что случилось, я ничему не удивлюсь. Может, завтра ты станешь зелёной медузой? Это от нас не зависит. Но в том, что от нас зависит, будем вместе. Разве этого мало?

Для меня великий художник обязательно являет собой великий ум.