– Не говори гадостей, милый. Это очень славные собачки и очень верные.
– Еще бы, им приходится быть верными тем людям, кто проявит к ним интерес. Ведь у них не может быть много поклонников.
– Не говори гадостей, милый. Это очень славные собачки и очень верные.
– Еще бы, им приходится быть верными тем людям, кто проявит к ним интерес. Ведь у них не может быть много поклонников.
— Ты все преувеличиваешь, Ларри, — жалобно сказала мама. — Во всяком случае, я не могу так вот сразу уехать. Надо что-то решить с этим домом.
— Решить? Господи, ну что тут решать? Продай его, вот и все.
— Я не могу этого сделать, милый, — ответила мама, потрясенная подобным предложением.
— Не можешь? Почему не можешь?
— Но ведь я его только что купила.
— Вот и продай, пока он еще не облупился.
— Не говори глупостей, милый. Об этом даже речи быть не может, — твердо заявила мама. — Это было бы просто безумием.
И вот мы продали дом и, как стая перелетных ласточек, унеслись на юг от хмурого английского лета.
На другое утро Ларри появился в очень дурном расположении духа, потому что какой-то крестьянин привязал осла возле самой ограды нашего сада. Время от времени осел вскидывал голову и протяжно кричал своим надрывным голосом.
— Ну подумайте! — сказал Ларри. — Разве не смешно, что грядущие поколения будут лишены моей книги только от того, что какому-то безмозглому идиоту вздумалось привязать эту мерзкую вьючную скотину прямо у меня под окном.
— Да, милый, — откликнулась мама. — Почему же ты не уберешь его, если он тебе мешает?
— Дорогая мамочка, у меня нет времени гонять ослов по оливковым рощам. Я запустил в него книжкой по истории христианства. Что, по-твоему, я еще мог сделать?
– Вы должны думать, что делаете,– говорил он нам с серьезным видом.– Маму нельзя огорчать.
– Это почему же? – спрашивал Ларри с притворным удивлением.– Она для нас никогда не старается, так чего же нам о ней думать?
– Побойтесь бога, мастер Ларри, не надо так шутить,– говорил Спиро с болью в голосе.
– Он совершенно прав, Спиро,– со всей серьезностью подтверждал Лесли.– Не такая уж она хорошая мать.
– Не смейте так говорить, не смейте! – ревел Спиро.– Если б у меня была такая мать, я б каждое утро опускался на колени и целовал ей ноги.
– Вы должны думать, что делаете,– говорил он нам с серьезным видом.– Маму нельзя огорчать.
– Это почему же? – спрашивал Ларри с притворным удивлением.– Она для нас никогда не старается, так чего же нам о ней думать?
– Побойтесь бога, мастер Ларри, не надо так шутить,– говорил Спиро с болью в голосе.
– Он совершенно прав, Спиро,– со всей серьезностью подтверждал Лесли.– Не такая уж она хорошая мать.
– Не смейте так говорить, не смейте! – ревел Спиро.– Если б у меня была такая мать, я б каждое утро опускался на колени и целовал ей ноги.
– Что с ним такое? – спросила мама, решительным шагом пересекая комнату.
– Он напился,– ответила Марго с отчаянием,– и я ничего не могу с ним поделать. Я заставляю его принять горькую соль, чтобы завтра ему не было плохо, а он отказывается. Спрятался под одеялами и говорит, что я хочу его отравить. Мама взяла из рук Марго стакан и подошла к кровати. – Ну, живее, Ларри, и не будем валять дурака,– отчеканила она.– Выпей это одним глотком.
Одеяла заколыхались, из их глубин вынырнула взъерошенная голова Ларри. Затуманенным взором он посмотрел на маму и сощурился, как бы что-то припоминая.
– Вы ужасная старая женщина... Я уверен, что видел вас где-то раньше,– произнес он и, прежде чем мама успела опомниться от этого замечания, заснул крепким сном.
— Разве не смешно, что грядущие поколения будут лишены моей книги только от того, что какому-то безмозглому идиоту вздумалось привязать эту мерзкую вьючную скотину прямо у меня под окном!
— Да, милый, — откликнулась мама.-Почему же ты не уберешь его, если он тебе мешает?
— Дорогая мамочка, у меня нет времени гонять ослов по оливковым рощам. Я запустил в него книжкой по истории христианства. Что, по-твоему, я еще мог сделать?
– Какая разница? Что в лоб, что на лбу.
– Ты хотела сказать – по лбу?
– Чего бы я ни хотела, это одно и то же.
Мне казалось, в нашей семье и без того довольно душевных расстройств, зачем было еще добавлять помешательства, сочетаясь священными узами брака.
Мы уставились на странный наряд, пытаясь отгадать, для чего он предназначен.
— Что это такое? — спросил наконец Ларри.
— Купальный костюм, разумеется, — ответила мама. — Что же это еще, по-вашему, может быть?
— Он напоминает мне сильно исхудавшего кита, — сказал Ларри, приглядываясь к костюму.
— Ты это ведь не наденешь, мама, — сказала пораженная Марго. — Можно подумать, что он сшит в двадцатом году.
— А для чего тут оборки и все вот эти штуки? — с интересом спросил Ларри.
— Для украшения, конечно, — с негодованием ответила мама.
— Ничего себе украшения! Не забудь вытряхивать из них рыбу, когда будешь выходить из воды.
— Могу лишь сказать, что мне это нравится, — твердо заявила мама, засовывая чудовище обратно в пакет. — И я буду его носить.
— Ты можешь затонуть во всей этой амуниции, — серьезно сказал Ларри.
— Мама, это ужасно. Его нельзя носить, — сказала Марго. — Ну почему ты не купила что-нибудь более современное?
— Когда ты доживешь до моих лет, милая, ты не станешь ходить в трусах и лифчике… У тебя будет не та фигура.
— Хотел бы я знать, на какую же фигуру было рассчитано вот это, — заметил Ларри.
— Ты просто безнадежна, мама, — с отчаянием сказала Марго.
— Но мне это нравится… я же вас не прошу его носить, — воинственно возразила мама.
— Ну правильно. Это твое личное дело, — согласился Ларри. — А ты его не снимай. Может быть, потом он окажется тебе в самую пору, если для этого ты сумеешь отрастить еще три или четыре ноги.
— Будьте любезны, — обратился Ларри к бармену, морщинистому человечку в грязном фартуке, — налейте мне в самый большой стакан, какой только есть, анисовки, чтобы я мог отключиться.
Речь иностранца, не только свободно говорящего по-гречески, но и достаточно богатого, чтобы заказать большой стакан анисовки, вызвала счастливую улыбку на лице бармена.
— Амессос, кирие, — сказал он. — Вам с водой или со льдом?
— Немного льда, — ответил Ларри. — Ровно столько, сколько требуется, чтобы побелить пойло.
— Извините, кирие, но у нас нет льда, — смущенно сообщил бармен.
Из груди Ларри вырвался глубокий горестный вздох.
— Только в Греции, — обратился он к нам по-английски, — возможен такой диалог. От него так сильно отдает Льюисом Кэрролом, что этого бармена можно принять за переодетого Чеширского Кота.