Язык — инструмент; едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима.
Беда иной литературы заключатся в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.
Язык — инструмент; едва ли не труднее он самой скрипки. Можно бы еще заметить, что посредственность как на одном, так и на другом инструменте нетерпима.
Беда иной литературы заключатся в том, что мыслящие люди не пишут, а пишущие не мыслят.
Идеалист ли я? Думаю, что все намного хуже. Если воспользоваться терминологией Гумилева, то пассионарий. Недобитый. У таких идеализм ничем не выбивается. В этом моя проблема. Но и радость бытия тоже в этом. Жить так, как живу, просто интересно.
Ни прозвание, ни вероисповедание, ни сама кровь предков не делают человека принадлежностью той или другой народности. Дух, душа человека — вот где надо искать принадлежности его к тому или другому народу. Чем же можно определить принадлежность духа? Конечно, проявлением духа — мыслью. Кто на каком языке думает, тот к тому народу и принадлежит. Я думаю по-русски.
— Ты никогда не пробовал в минуты беспокойства думать на другом языке? — оборвал меня Генри.
— Что-что?
— Это позволяет держать себя в руках, не дает мыслям разбегаться.
Один автор скажет «все познается в сравнении», а другой «размышления дурака ведут в тупик».
Чем меньше у вас будет скороспелых мнений, тем лучше станет ваша жизнь. Рискну утверждать: 99 процентов ваших мнений совершенно излишни. Всего один-единственный процент по-настоящему важен — как в личной жизни, так и в общественной, на работе и дома. И даже когда речь идет о небольшом круге тем, запретите себе произносить первое, что извергает вулкан у вас в голове. Представьте, что вы участвуете в телевизионном ток-шоу. Рядом с вами еще пятеро других приглашенных, и все они высказывают мнения, противоположные вашему. Только когда вы сами сможете с той же уверенностью выступать с противоположных позиций, вы заслужите право иметь собственное мнение.