Я хочу показать тебе кое-что. Реальность без телевизора. Целый мир прямо у меня за окном!
— Это мой друг, Ронни. Рональд. Скажи «привет», Рональд.
— Привет, Рональд...
— Ты придурок.
Я хочу показать тебе кое-что. Реальность без телевизора. Целый мир прямо у меня за окном!
— Это мой друг, Ронни. Рональд. Скажи «привет», Рональд.
— Привет, Рональд...
— Ты придурок.
— Нет, мам, мы осушили всю... Вся рыба, что была в реке, теперь у нас в багажнике.
— Ты шутишь.
— Я не шучу.
— Ты уверен, что вы не заедете купить рыбу, как в прошлый раз?
— Нет, мам, мы осушили всю... Вся рыба, что была в реке, теперь у нас в багажнике.
— Ты шутишь.
— Я не шучу.
— Ты уверен, что вы не заедете купить рыбу, как в прошлый раз?
— Если я не могу поймать рыбу, что я вообще тут делаю?
— Это лучше, чем работа, верно?
— Боже мой, ты сделал башню из «Твинки». Этого случайно нет в «Руководстве сталкера»?
— Нет. Слушай, я не такой, ясно? Я не сталкер. Это просто наблюдения. Нормальные побочные эффекты постоянной скуки.
— Найди себе занятие, Кейл.
— Что ты видел в бинокль?
— Я видел многое. Я видел, что ты, наверное, одна из трех человек на свете, кто любит чипсы со вкусом пиццы. Еще ты единственная моя знакомая, которая проводит больше времени на крыше, чем дома. И что ты там делаешь? Ты читаешь книжки. То есть ты читаешь не глянцевые журналы типа Seventeen, ты книжки читаешь! А еще ты делаешь такую штуку... Очень похоже на психоз, но не он. Когда ты выходишь из комнаты, берешься за ручку, хочешь выйти, но не выходишь, а останавливаешься, потом возвращаешься... подходишь к зеркалу и смотришь на себя... Но не с вопросом типа: «Как я? Хороша?», а скорее что-то вроде: «Кто же я такая?» И то, что ты задаешь себе такие вопросы, это круто... Еще ты, как и я, выглядываешь из окна, смотришь на небо. Пытаешься в нем разобраться, понять, почему в нем нет того порядка, как в твоих книжках. И я просто на тебя смотрю...
— Это то ли самая гадкая, то ли самая классная вещь, которую мне говорили в жизни...
Нравится мне здешняя природа и архитектура. Не такая, как в Зореграде, более суровая и лаконичная, но какая изящная, как будто интеллигентная. Посмотри, Семён, клёны и дубы как будто приосанились. Словно не могут себе позволить сгибаться перед туристами. Даже деревья здесь сохраняют достоинство, осанку и простоту. Кажется, у них тоже можно спросить дорогу – и они ответят, а то и проводят.
Аннабет схватила его за запястье и перекинула через плечо. Он упал на каменную мостовую. Римляне закричали. Некоторые подались вперед, но Рейна крикнула: «Стоп! Отбой!»
Аннабет придавила коленом грудь Перси, а предплечьем сжала его горло. Её не волновало, что подумают Римляне. В её груди пылал раскаленный кусок гнева — смесь тревоги и горечи, которые поселили в ней еще с прошлой осени.
— Если ты еще раз оставишь меня, — сказала она, её глаза горели яростью. — Клянусь богами...
Перс издал нервный смешок. Неожиданно весь комок гневных эмоций растаял внутри Аннабет.
— Считай, что я предупрежден, — сказал Перси. — Я тоже по тебе скучал.
По садам и улицам, по мостам подсвеченным
Любим мы расхаживать и дышать Невой.
От любви до памяти мы пройдёмся вечером
И разделим прошлое на двоих с тобой.
Город мой – особенный. Солнечный и ветреный,
Часто очень пасмурный, но всегда родной.
Будь всегда загадочным и чаруй секретами
Каждого, кто просится говорить с тобой.