Должно быть, слезы – это для мелких, придуманных несчастий. Когда представишь себе разоренное мальчишками, опустевшее гнездо и птицу, отчаянно вьющуюся над пуховыми руинами – тут можно дать себе волю и нарыдаться всласть.
Когда же разоряют человеческое гнездо, слезы, наверно, уходят куда-то внутрь и текут там, в темноте, в холодной пустыне, и нам не узнать, не узнать, нам ничего не узнать.
Мне было уже пять лет, я уже знала, что надо терпеть. Дома была ежедневная пытка жгучей горечью: хлористый кальций; в группе – пытка жгучей сладостью. Это жжение жизни, терпи. Нам не объясняют, просто говорят: ну-ка быстро! ну-ка сейчас же!
…у каждого была какая-нибудь своя главная тема в жизни, какая-нибудь любовь, прожитая или придуманная, счастливая или неосуществившаяся. У каждого был человек, или мечта, или идея, или сад, или дом, вокруг которого, как вокруг солнца, кружилась их жизнь. Они уходили, и с каждым гасло и их солнце, и некому было уже говорить о нем, вспоминать, рассказывать, смеяться, качать головой.
…что за глупость – мучиться воспоминаниями ни о чем, выпрашивать у мертвеца прощения за то, в чем, по людскому счету, ты неповинен, ловить горстями туман? И никакого нет пятого измерения, и никто не подводит баланс твоих грехов и побед, и нет в конце пути ни кары, ни награды, да и пути нет, и слава – дым, и душа – пар.
В жизни нет ничего дороже любви. Все мы не очень счастливы, потому что в нас мало любви. А может и любви в нас мало, потому что мы несчастны?
Я захлебнулась в слезах собственной любви, и никакое сердце уже не станет мне пристанищем.
— Ну всё равно, мам, объясни мне — какие-такие причины? Ну почему я должна жить с нелюбимым человеком? Только потому что я один раз ошиблась?
— Я... Я хочу, я не хочу, я ошиблась, я знаю, я не знаю. Ты последи за собой.
— Хорошо, я скажу — «мы».
— Да не скажешь ты — «мы». Потому что ты думаешь только о себе. А мы — это я, это он, это другие. Мы — это твой муж, который тебе поверил.
У кого они ещё остались, слезы? Они давно уже перегорели, пересохли, как колодец в степи. И лишь немая боль — мучительный распад чего-то, что давно уже должно было обратиться в ничто, в прах, — изредка напоминала о том, что ещё осталось нечто, что можно было потерять.
Термометр, давно уже упавший до точки замерзания чувств, когда о том, что мороз стал сильнее, узнаешь, только увидев почти безболезненно отвалившийся отмороженный палец.
Вот и кончилась вся наша бесконечность,
О которой ты любил мне повторять.
А со мной осталась тихая беспечность,
Кроме этих слёз, нечего теперь терять.
«Да, да, да...» — извиваясь в излуке,
нам шептала вода.
«Да, да, да...» — там не будет разлуки,
где любовь навсегда.
«Да, да, да...» Рвать живое на части -
нету боли больней.
Уходило в песок мое счастье
вместе с жизнью твоей.
«Да, да, да...» Разбивается оземь
дождевая вода.
Ты ведь слышишь, о чём эта осень
плачет, милая? Да?
Cлайд с цитатой